ГМШ и политорганы без шума, без суеты готовили моряков к опасности нападения, приучали флот к мобилизации по сигналу, а на время учений в мае июне дали четкое указание: если появятся неизвестный подводные лодки или авиация, применять оружие. В июне на двусторонние учения Черноморского флота совместно с войсками Одесского военного округа выехал адмирал И. С. Исаков. Нарком условился, что даст сигнал, если обстановка станет чрезвычайной. Флоту держать оружие в готовности № 1. На учениях Исаков предупредил высших командиров о возможном нападении Германии, сообщил, что по сигналу из Москвы флот должен будет применить оружие. Бригадный комиссар И. И. Азаров, посланный на учения с группой политработников, получил указание наркома и армейского комиссара И. В. Рогова прямо объяснять политработникам на кораблях, что оружие приводят в готовность на случай нападения фашистов. Так совпало, что на кораблях 14 июня приняли сообщение ТАСС, отвергающее "слухи о возможности войны" как "провокационные".
Азаров выступил перед личным составом "Красного Кавказа" и объяснил: сообщение - дипломатическое, надо выиграть время. "А дело военных людей быть всегда начеку". Откровенность удовлетворила моряков.
19 июня 1941 года Кузнецов приказал командующим флотами и флотилиями западных направлений объявить готовность № 2. Помимо всего это значило: рассредоточить и затемнить корабли и главные базы.
Настала суббота. Нарком ждал приезда вызванного из Берлина военно-морского атташе капитана 1 ранга М. А. Воронцова. Он переговорил с командующим КБФ В. Ф. Трибуцем, с командующим Северным флотом А. Г. Головко, затем с начальником штаба Черноморского флота И. Д. Елисеевым - "все как будто в порядке". Флоты уже три дня в повышенной готовности. Командные пункты развернуты. Увольнение ограничено. Черноморский флот вернулся после учений в Севастополь и перешел не на обычную готовность № 3, а на повышенную готовность № 2. В Доме флота идет концерт, но люди в штабах на месте. Оперативный дежурный по флоту в Севастополе отметил, что немецкие транспорты, которые совершали регулярные грузовые рейсы между нашими портами Черного и Азовского морей и портами Румынии и Болгарии, вдруг все укрылись в болгарских и румынских портах.
Приехал Воронцов, "минут пятьдесят рассказывал о том, что делается в Германии, - вспоминал Николай Герасимович, - нападения надо ждать с часу на час. "Так что же это означает?" - спросил я его в упор. "Это война!" ответил он без колебаний".
После 23 часов Кузнецов передал флотам и флотилиям западных направлений сигнал - готовность № 1. Ценя минуты и опережая телеграмму, нарком снова позвонил в Таллин, в Полярное, в Севастополь и приказал, не дожидаясь посланного сигнала, немедленно переводить флоты на высшую готовность боевую.
Командующий КБФ вице-адмирал Трибуц спросил: "Разрешено ли открывать огонь в случае явного нападения на базы и корабли?" - "Можно и нужно!" ответил нарком, сознавая, что вопрос вызван неоднократными предупреждениями, что не следует поддаваться на провокации. Командующий Северным флотом контр-адмирал А. Г. Головко спросил: "Как вести себя с финнами? От них и с аэродромов оккупированной Норвегии германские самолеты летают к Полярному"... И тут был понятен смысл вопроса: над Полярным, как и над Либавой, часто летали самолеты-шпионы, но сбивать их было категорически запрещено. Нарком ответил: "По нарушителям нашего воздушного пространства открывать огонь". На Черноморском флоте по-прежнему дежурил начальник штаба контр-адмирал И. Д. Елисеев. Телеграмма еще не дошла. Нарком приказал: "Действуйте без промедления. Доложите командующему".
В журнале боевых действий КБФ через две минуты после окончания разговора с наркомом было записано: "23.37 - объявлена оперативная готовность № 1". В 1.03 телеграмма-сигнал дошла до Севастополя. Через две минуты она была на столе у начальника штаба. О переходе на готовность № 1 Елисеев около часу ночи известил штаб береговой обороны. Получив телеграмму, он вскоре вручил ее прибывшему в штаб командующему флотом вице-адмиралу Ф. С. Октябрьскому. Елисеев потом писал: "Немедленно привели в действие заранее отработанную систему оповещения. Предусматривалось два способа вызова личного состава: через оповестителей (скрытно) и по тревоге. Сначала я приказал использовать первый способ. Стали поступать сообщения, что переход на высшую готовность осуществляется недостаточно быстро. Тогда я приказал сыграть в базе тревогу".
Корабли затемнили еще по готовности № 2. Не светились иллюминаторы кают, все задраено на бронекрышки, бухты в полной тьме. Но город залит огнями - гулянья на Приморском бульваре, толпы на улицах. Когда в 1.15 по всем средствам оповещения объявили тревогу, в штаб стали звонить из города: "Почему снова учения? Дайте людям отдохнуть!" Пришлось выключить рубильник на электростанции, чтобы вырубить в городе свет. Горели еще огни Инкерманских створов и Херсонесского маяка, с ними прервалась связь. Послали оповестителей на мотоциклах. Огни на Херсонёсе и нижнем Инкерманском створе погасли. Верхний горел - единственный огонь в окрестностях Севастополя. Утром выяснили, что часть кабеля вырезана кусками от 25 до 50 метров.
От Ледовитого океана до Черного моря гремели на кораблях колокола громкого боя - тревога. Боевая! В 2.40 22 июня флоты перешли на высшую ступень готовности. Когда начнется война и начнется ли она в эту ночь или в другую, никто не знал. Но каждый был на своем боевом посту: летчик флотской авиации - у самолета, корабельный матрос - на корабле, зенитчик и артиллерист - на позициях батареи. Сигнал действовал.
На полуострове Среднем у 70-й параллели Федор Поночевный летом 1943 года показал мне первую запись о войне, он сделал ее 22 июня 1941 года, будучи еще помощником командира правофланговой морской батареи П. Ф. Космачева; всю войну она вела огонь по морскому противнику с позиции, на которой ее построили. В субботу накануне войны лейтенант Поночевный посмотрел на батарее потрепанную киноленту "Три подруги" и пошел на каменистый берег Варангер-фьорда, где провел ночь при свете негаснущего полярного солнца. Он поглядывал на черный хребет Муста-Тунтури на той стороне, на чужие бухты Петсамовуоно, откуда часто выходили большие транспорты, предельно загруженные никелевой рудой - стратегической рудой для Германии, а с мая то и дело выскакивал юркий фашистский тральщик: он лез в наши воды, дразня, понуждая бить в колокол и объявлять тревогу, но, едва завидев бегущих к пушкам матросов, убирался восвояси. В ночь с субботы на воскресенье на заливе было пустынно. Лейтенант не знал, что происходило на флоте, не знал об усилении по приказу командующего дозоров в море, о дежурстве летчиков у самолетов, о тревожных переговорах с Москвой и, наконец, о той минуте, когда комфлот получил приказ наркома и объявил готовность № 1. В назначенный срок сигнал дошел и до батареи на Среднем. Лейтенант записал в журнал боевых действий навсегда памятную строку: "Все входящее и выходящее из Петсамо уничтожать". Когда снова появился фашистский тральщик, батарея открыла огонь сразу на поражение. В журнале записано: "Тральщик тонул полторы минуты". Много транспортов, груженных никелем, и боевых кораблей охранения пришлось потом топить этой Краснознаменной батарее, живучей под непрестанными бомбежками, штурмовками и артогнем с противной стороны, но неповторимо торжество, с каким сигнальщик Михаил Трегубов выпалил после первого боя: "Добегался, гад!", а командир орудия Александр Покатаев выдохнул: "Разговелись".
