Ознакомительная версия.
– Знаю! Дальше…
Чуть растерявшиеся члены комиссии вспомнили другую работу:
– Хорошо, расскажите о работе Энгельса «Анти-Дюринг».
Ситуация повторилась, Завадский чуть подумал и снова кивнул:
– Знаю! Дальше…
Поняв, что ничего не добьются, Завадского отпустили.
Следующей экзекуторам «попалась» Вера Марецкая, ее решили подробно расспросить о троцкизме.
– Троцкизм – это… – горестным голосом начала великолепная актриса, – это…
И вдруг она принялась буквально заламывать руки в отчаянье:
– Это такой ужас! Такой кошмар! Я… я не могу… не заставляйте меня рассказывать об этом ужасе…
Ее поспешно отпустили, чтобы не случилось истерики.
Раневской не пришлось отвечать на подобные вопросы, но Марецкая ехидно поинтересовалась, как Фаина вышла бы из такого положения.
– Я? Я бы подробно рассказала, как проклятый троцкизм сказался на моей судьбе.
– На твоей судьбе? Как он мог сказаться?!
– Не важно, главное, им пришлось бы выдержать рассказ о моей несчастной юности, загубленной молодости и почти погубленной старости. Я бы рассказала им о том, как едва не полюбила троцкиста, и что этот мерзавец мог со мной сделать, не раскуси я его подлую троцкистскую сущность.
Марецкая, ценившая шутку и обладавшая прекрасным чувством юмора, смеялась:
– Как жаль, что это не пришло в голову мне. Надолго отбила бы охоту устраивать подобные экзамены.
* * *
Бортников славился своей нетрадиционной ориентацией, что, с одной стороны, скрывалось, с другой – обсуждалось даже на собраниях.
Однажды, выслушивая нападки на своего любимца, Раневская вдруг пробасила:
– Что же за страна такая, где человек не может распорядиться своей жопой, как ему нравится?
* * *
В великолепном спектакле «Дальше – тишина», где Раневская и Плятт играли главные роли, Фаину Георгиевну страшно раздражало обилие реквизита на сцене, она жаловалась, что не пройти. Особенно протестовала против взгроможденного на шкаф велосипеда, требуя убрать этого монстра.
Рабочие сцены убирали, но на каждой следующей репетиции велосипед появлялся снова. Раневская утверждала, что это нарочно, чтобы убить ее.
Однажды, когда репетировали сцену без участия Раневской, которая наблюдала из зала, велосипед действительно грохнулся. Актеры успели отскочить в стороны, никто не пострадал, но испугались основательно.
Раневская утверждала, что это было покушение на нее лично, которое попросту сорвалось.
* * *
– У этой актрисы прекрасное образование…
– Вы уверены, Фаина Георгиевна? Она вообще непонятно как попала на сцену.
– Как попала, как раз понятно. Но ее образования вполне хватает, чтобы расписываться в ведомости на зарплату, и это хорошо.
– Чем же это хорошо?
– Представляете, что было бы, окажись она грамотней? Она писала бы пьесы!
* * *
С тоской:
– Теперь в театр ходят в чем попало, в том, в чем и на работу… скоро вовсе будут в пижамах ходить.
– Фаина Георгиевна, какая вам разница, в чем сидят зрители? Главное, чтобы они приходили, смотрели и слушали.
– Смотреть и слушать они могут в кино, а в театр ходят душу лечить. Для этого настрой нужен…
* * *
– Тротуары у театра в дни спектаклей вымощены поклонницами Генки Бортникова.
* * *
– Фаина Георгиевна, вас так любят зрители!
– Не меня – моих героинь. За ними меня никто не видит.
* * *
– Раньше были прекрасные пьесы и гениальные режиссеры, потом режиссеры стали просто хорошие, теперь режиссеры говно, осталось испортиться пьесам, и театра не будет.
* * *
– Вы счастливый человек? У вас столько поклонников, такая популярность…
– Разве в этом счастье? Счастье – это когда ты нужна, а когда, кроме Мальчика, в тебе никто не нуждается, разве это может быть счастьем?
Мальчик – собака Раневской, дворняга, которую она подобрала на улице больной и выходила.
* * *
– Страшно раздражают актерские улыбки.
– Почему?
– Никогда не знаешь, всерьез или это ради репетиции?
* * *
– Отрепетировать можно все, кроме собственного рождения.
* * *
Марецкая о новом актере, который непонятно как оказался в театре:
– Боже мой, как он будет играть, он же заикается?!
Раневская «успокаивает»:
– Не переживайте, это только когда разговаривает!
* * *
Раневскую пытаются убедить в необходимости присутствовать на каком-то скучнейшем заседании. Она, потупив глаза, басом:
– Не могу, у меня сегодня свидание…
Собеседник на несколько мгновений теряет дар речи, опомнившись, зачем-то интересуется:
– С кем?
– С самой собой. Я не могу ни пропустить, ни опоздать, голубчик, извините.
* * *
– Актеры разучились играть так, чтобы зрители не замечали ошибок костюмеров или рабочих сцены, а также их собственных оговорок. Вот когда в монологе Гамлета «Быть иль не быть – вот в чем загвоз» зрители не услышали последнего слова, можно было не сомневаться – перед нами настоящий Гамлет. А если зрители из зала подсказывают: «Пить иль не пить…», это значит – ни Гамлета, ни Шекспира на сцене нет.
* * *
– Никто не может быть абсолютно похожей на Любовь Орлову!
Не замечавшие у Раневской приступов льстивости актеры ждут продолжения, которое следует незамедлительно:
– Даже ей это не всегда удается!
* * *
Актриса, большая любительница сплетен, передала Раневской, что о ней плохо думает некто N. Раневская только пожала плечами:
– Я давно уже ему отомстила.
– Как?
– Подумала о нем еще хуже.
* * *
Раневская и Марецкая сокрушаются из-за изменений во внешности.
Раневская:
– Раньше смотрела в зеркало в гримерке и видела молодую девушку, которую нужно загримировать в старуху. А сейчас вижу старуху, которую и гримировать не нужно.
Марецкая:
– А у меня наоборот. Раньше видела молодую девушку, которой грим не нужен, а теперь вижу старуху, которую нужно раскрасить, как молодую.
* * *
– В нашем театре любая актриса может стать примой, при условии, что это Верка Марецкая или Любовь Орлова.
* * *
– Это так сложно, так сложно: сначала написать, а потом сыграть пьесу так, чтобы зрители не приняли антракт за финал и не бросились в гардероб. Станиславский неправ, сказав, что театр начинается с вешалки. Гардероб – лакмусовая бумага, если там много пальто и мало людей – спектакль удался, хуже, если наоборот.
* * *
– От Генки Бортникова можно заразиться оптимизмом, а от NN только насморком.
* * *
– N талантливая актриса.
– Раньше вы были иного мнения.
– Разглядела. Она даже ответственность снимает с себя так, словно это ночная рубашка. Не всякой дано.
* * *
На профсоюзном собрании разбирают сильно пьющего работника, с укором говорят о деградации личности. И вдруг голос Раневской:
– Я против, у NN не может деградировать личность.
Ясно, как всегда, особое мнение…
Но Раневскую все же просят высказаться ясней.
– У него таковой нет, – коротко поясняет актриса.
* * *
– Вы знаете, N умер. Говорят, на его похоронах искренне рыдала его невеста и несколько друзей…
Раневская задумчиво:
– Значит, наследства не оставил, а вот должен был многим…
* * *
– Сегодня еще раз посмотрела фильм «Золушка». Знаете, Жеймо играет с каждым разом все лучше, а вот я все хуже.
В том фильме Янина Жеймо играла Золушку, а Фаина Георгиевна мачеху.
– Фаина Георгиевна, как вы можете играть на разных сеансах по-разному, это же фильм, все снято на пленку? Кино тем и отличается, что ничего нельзя изменить, как сыграли, так и сыграли.
Раневская упрямо:
– Это вы в своем фильме «Рассвет в Вездесранске» сыграли плохо на века, а Жеймо с каждым разом играет лучше.
* * *
– Фаина Георгиевна, в жизни нужно быть предусмотрительной. Вот я по примеру зарубежных звезд застраховала свой голос на кругленькую сумму, – сообщает знаменитая певица.
Через неделю, побывав на ее выступлении, звонит Раневская:
– И что вы купили на эти деньги?
– Какие деньги, Фаина Георгиевна?
– Вы сказали, что был голос, и вы его застраховали. Деньги-то получили?
– Я его не теряла.
– А что тогда страховали?
* * *
Услышав отзыв о карьерном взлете немолодого уже актера, мол, у него открылось второе дыхание:
– К сожалению, искусственное…
* * *
Талантливейшего и очень любимого зрителями актера Геннадия Бортникова без конца ругали за однополую любовь.
Раневская возмущенно:
– Идиоты! Генку Бортникова любят за талант. Если бы зрители любили за задницу, я была бы примой.
Ознакомительная версия.
