— Артур, ты его можешь даже повесить, он этого заслужил… Но завтра утром тебе будет стыдно!
Меня это тогда поразило и отрезвило.
Ну, например, Вы знаете такую песню:
Когда с тобой мы встретились, черемуха цвела
И в старом парке музыка играла…
А кто ее написал? Так вот, в свое время ее исполнял Урбанский, а написал ее Тарковский — тогда студент-первокурсник ВГИКа. А любимой песней Тарковского была «Прощай, Садовое Кольцо» — песня, которую написал Гена Шпаликов. Андрей ее очень своеобразно исполнял.
Тарковский умел очень точно поставить человека на место… Один известный советский поэт где-то небрежно сказал про всю нашу компанию:
— Да я их всех кормлю.
И вот в Доме кино мы встречаем этого человека. Андрей — вежливо, холодно, недоступно:
— Гриша! Во-первых, ты нас кормишь плохо. Невкусно! Во-вторых, мы считали, что это — из дружеского расположения. И в третьих, — кормят содержанок — друзей угощают! Так что? Мы у тебя на содержании?
— Вы с Тарковским вместе написали несколько сценарных заявок. Про одну из них Высоцкий сказал: «Это — для меня!»
— Совершенно верно. Эта сценарная заявка называлась «Пожар». Главный персонаж — цирковой артист, которого приглашают помочь в ликвидации пожара. О — знаменитый гимнаст на трапеции, но как раз в этот момент он рассорился с цирком и должен улететь из города. Фамилия его — Савосин. А на нефтепромыслах бушует пожар… Клапан, который надо перекрыть, окружен огнем, и пожарники не могут к нему пробиться, а вертолетчик, который летал над буровой, говорит:
— Там выступ такой — труба в виде трапеции. Вот найти бы циркача?! Я недавно видел в цирке такой номер…
Все начинают на него кричать, а руководитель комиссии по ликвидации пожара вдруг говорит:
— А что… Ну-ка, поедем в цирк.
И там выясняется, что Савосин с цирком разругался и, наверное, уже улетел… Они едут в аэропорт — нелетная погода — и находят этого циркача. В результате, он с троса вертолета цепляется за эту трубу, как за трапецию, закрывает задвижку и ликвидирует пожар… И Володя сразу сказал: ^
— Эта роль — для меня!
Я хорошо помню, что мы пошли к Геннадию Полоке — ему заявка понравилась. Не помню почему, но она не прошла…
— Как вы думаете, Артур Сергеевич, почему люди так тянулись к вашей компании?
— Почему? Одни понимали, что получают защиту… Ведь с «первой сборной» мы могли разобраться с кем угодно. Другие шли «на имена»: и Шукшин, и Тарковский были уже достаточно известными людьми. Бывал на Каретном и Олег Стриженов, который был большим приятелем Кочаряна. Не часто, но бывал… Это Олег сказал про одну девушку:
— Она затронула серебряные струны моей души…
Ну, а третьим было просто интересно.
И девушки… они чувствовали совсем другое отношение, и сами начинали к себе по-другому относиться. Изысканные комплименты Андрея, Володины песни…
— А почему так часто — «шалава»?
— Шалава? Но в этом не было ничего оскорбительного. Шалава — это было почетное наименование, это еще надо было заслужить.
— Первые отзвуки популярности Высоцкого, который приходили из «внешнего» мира?
— Сейчас скажу… Я поехал в какую-то деловую поездку, и черт меня занес в Ялту. И в Ялте, в компании (тогда вообще много пели блатных песен), я услышал, как один человек пел Володину песню… Но клялся и божился, что это лагерная песня, и что ей уже лет 10 — 15. Я тогда захохотал.
— Практически все первые песни Высоцкого записаны на «золотой пленке». К счастью, она сохранилась у Инны Александровны Кочарян. А когда и как она была записана?
— Я прослушал эту пленку… Но я думаю, что должна быть еще более ранняя запись… Ведь как родилась эта «золотая пленка»? Когда накопилось много песен, решили их записать… И записали.
Но вот я слушал эту запись, и очень многое вспомнилось… Ведь мы не давали себе отчета — откуда все это берется… Еще одна новая песня — ну и хорошо… Даже если и узнавали что-то из нашей жизни, то никто не обращал внимания. Ведь мы не думали тогда, что эти песни будут распространяться, а тем более изучаться, как это происходит теперь.
Ну, например, меня ведь вывезли из блокадного Ленинграда… Володя часто просил меня рассказать о блокаде — и я рассказывал то, что знал. Или песня «Придется рассчитать». Я просто помню конкретную ситуацию, хотя, вполне возможно, что на это мог наложиться какой-то другой случай. Мы ехали в такси всей нашей компанией. Были девушки, а таксист вел себя просто по-хамски — начал материться… А я терпеть не могу, когда ругаются при женщинах. Абсолютно не переношу! (У нас странно устроены люди… В Одессе, в троллейбусе я выкинул пьяного, который матерился при всех, а в результате весь троллейбус ополчился на меня! И старушка еврейка поманила меня пальцем, я наклонился, а она говорит: «Вот видите… Он Вам был надо?!») Так вот, я что-то сказал таксисту, — он «завелся» еще больше… Я ему говорю:
— Ну, ничего, ничего… В конце пути все равно придется рассчитаться.
— Я убежден, что «Песня про сентиментального боксера», — это отражение рассказов Эдика Борисова — чемпиона СССР, участника Мельбурнской олимпиады… Он приезжал с соревнований — много и интересно рассказывал. Я помню первое исполнение «Бабьего лета» — это было у Акимова. Хотя познакомились с Игорем Кохановским мы раньше, когда он принес банку варенья из крыжовника — у нас в очередной раз нечего было есть. А «Бабье лето» было написано по поводу его бурного романа с Ленкой Марокан-кой… Песня мне страшно понравилась. Кстати, Игорь принес песню уже с мелодией, с этой мелодией и Володя пел ее…
Песня «Корабли постоят и ложатся на курс» написана Халимонову… Я точно знаю, что она написана Олегу. Я помню первое исполнение песни «Спасите наши души» — это было в квартире Толи Гарагули в Одессе.
— Расскажите, пожалуйста, об Анатолии Гарагуле — капитане теплохода «Грузия»…
— Толя Гарагуля… Он говорил:
— Мой «люкс» всегда в вашем распоряжении…
Когда мы бывали на «Грузии», он всеми правдами и неправдами освобождал эту каюту. А с Высоцким у них было так: сначала Володя смотрел на Толю снизу вверх, ну, а потом… Ведь Гарагуля воевал, он бывший истребитель-штурмовик. Воевали и все его друзья. Он швартовал свою любимою «Грузию», отходил и смотрел… Потом смотрел еще раз… А нам говорил:
— Это меня еще летный инструктор учил: поставишь машину — отойди и посмотри. Отойдешь подальше — еще раз посмотри, правильно ли стоит? А потом посмотри и в третий раз!
