действие свой стандартный протокол похищения, – сказал Рон. – Внедрили агентов в дом, установили прослушку телефонов и послали группу наблюдения. Все ждали письма с требованием выкупа. Никаких писем они не получили, но были звонки, предположительно от неустановленного объекта. Первый – ночью, около двух двадцати. Можете себе представить, в каком состоянии была семья. Мать ответила на звонок и все записала. После этого люди Меттса установили записывающее устройство на все входящие звонки в доме.
– Было требование выкупа? – спросил я.
– Не от этого парня. В минувшие выходные был один звонок с требованием выкупа, но в офисе шерифа убеждены, что это мистификация.
Такого рода вещи, когда убитая горем семья становится жертвой бессовестного мошенника, – что, к сожалению, не редкость, – всегда приводит меня в ярость. Будь у меня власть, я бы ввел за это самое жестокое наказание.
Три дня – и никакого требования выкупа, размышлял я. Ничего хорошего это не предвещало.
В самом начале, когда ничего еще не ясно, вы пытаетесь сохранять непредвзятость и не исключать никаких вариантов, но по факту в подобной ситуации есть только два вероятных сценария: либо это похищение по сексуальным мотивам, либо похищение с целью выкупа. Каждый из этих сценариев также может включать элемент мести – одна из причин, побуждающая нас внимательно изучать виктимологию. Все похищения – это мучительные испытания, но в случае с похищением, мотивированным деньгами, сама природа преступления предполагает взаимодействие похитителя с семьей жертвы, в силу чего он становится крайне уязвимым. Это не всегда означает, что жертву удается вернуть живой, но шанс все же выше, чем в других видах так называемых хищнических преступлений, и к тому же мы почти всегда ловим преступника. Насколько мне известно, ФБР раскрывает все похищения с требованием выкупа.
Когда мы сталкиваемся с похищением на сексуальной почве, результат обычно гораздо печальнее. В этих случаях причиной преступления часто является садистское стремление преступника к власти и полному контролю над своей жертвой. Отпуская жертву, он ничего не выигрывает, но многое теряет; к тому же она может его опознать. При похищении с целью выкупа безопасное возвращение жертвы – это одна из сторон сделки, и хотя жертву все еще могут убить, случайно или намеренно, у нее больше шансов остаться в живых.
В то время моя должность называлась «менеджер программы профайлинга и консалтинга», и я делил кабинет с моим старым учителем и партнером, Робертом Ресслером. Мы с Бобом провели множество интервью с насильственными преступниками и устраивали «дорожные курсы» для местных управлений полиции и служб шерифа. Мы сосредоточились на серийных убийцах и жестоких насильниках, причем я, как менеджер программы, занимался оперативной стороной, а Боб, как первый менеджер VICAP – Программы по задержанию насильственных преступников, в рамках которой была создана национальная база данных преступников и их специфических характеристик, – занимался исследованиями.
Моя работа представляла собой результат философских дебатов, которые кипели в Бюро с тех пор, как мы с Бобом начали наши первые собеседования. Согласно утвержденной в Бюро точке зрения, академия была создана для подготовки агентов ФБР и других специалистов правоохранительных органов, которые приезжали туда на курсы в рамках партнерской программы академии. Таким образом, участие в реальных расследованиях не являлось основной миссией академии. Но после того как предыдущее поколение инструкторов в области прикладной криминальной психологии начало проводить неофициальные консультации по конкретным случаям с профессионалами правоохранительных органов, которых они обучали, идея о том, что прикладная криминальная психология действительно может быть применена к текущим делам, начала претворяться в жизнь.
К какому-то моменту мы с Бобом провели достаточно бесед в тюрьме и уже умели сопоставлять происходящее в сознании преступника до, во время и после преступления с деталями места преступления, виктимологией и другими вещами. Чтобы завоевать доверие, мы стали предлагать местным следователям не только наш взгляд на личность и поведение правонарушителя, но и упреждающие стратегии, рассчитанные на то, чтобы выманить неустановленного субъекта (в нашей терминологии НС) из укрытия, чтобы те, кто имел с ним дело, могли его опознать и сообщить о нем. По сути, это и было формальным началом программы профайлинга и консалтинга в Куантико. В скором времени к нам с Бобом присоединились – на неофициальной основе, поскольку они были связаны преподавательской и исследовательской работой – два блестящих агента, Рой Хейзелвуд и Кеннет Ланнинг. Первый имел огромный опыт в области межличностного насилия и за четыре года до того ездил со мной в Атланту по делу об убийстве детей, второй сосредоточил внимание на преступлениях против детей.
Но борьба за признание полезности программы и ресурсы, необходимые нам для ее расширения, продолжалась. Руководитель отдела поведенческой науки Роджер Л. Депью был нашим защитником и регулярно выступал от нашего имени перед начальством в академии и штаб-квартире Бюро. Роджер, ветеран Корпуса морской пехоты и бывший начальник полиции Мичигана, постоянно твердил, что консультации по активным делам не отвлекают от миссии академии, а доказывают жизнеспособность наших исследований и выводов и, в конце концов, подтверждают нашу собственную полезность. Конечно, все мы оказывались под сильнейшим давлением – от нас требовалось показывать конкретный результат, – но нам удалось достичь нескольких впечатляющих успехов, в особенности по делу с убийствами детей в Атланте.
Неудивительно, что первые успехи привели к увеличению числа запросов на наши профайлинговые и консалтинговые услуги. Я был первым – и единственным – штатным профайлером Бюро в течение нескольких лет. Нагрузка быстро стала непосильной. В январе 1983 года я пошел к Джиму Маккензи, помощнику директора ФБР, отвечавшему за Академию, рассказал о положении дел и попросил о дополнительной помощи на полный рабочий день. Маккензи, как и Роджер Депью, был твердым сторонником программы и к моей просьбе отнесся сочувственно. Ему удалось убедить руководство в полезности этой идеи, а также в необходимости произвести кое-какие изменения в штатном расписании Куантико. По сути, мы «выкрали» несколько человек из других программ, и так ко мне пришли четыре первых профайлера – Рон Уокер, Блейн Макилвейн, Джим Хорн и Билл Хагмайер.
Рон пришел к нам из вашингтонского полевого офиса. Это было его первое оперативное задание, – что можно считать редкостью, поскольку вашингтонский офис является одним из самых важных местных отделений ФБР, – но за его спиной был опыт, оправдывавший это назначение. Как и я, он был ветераном Военно-воздушных сил. В отличие от меня он в течение одиннадцати лет состоял на действительной военной службе, пилотируя истребители F-4, после чего шестнадцать лет оставался в резерве, где проводил специальные расследования, занимался вопросами безопасности и взаимодействия с правоохранительными органами, охраной объектов и борьбой с терроризмом. В 1982 году мы формализовали программу профайлинга и
