любовник» [14].
В следующем месяце Лайонел Хэлси, казначей принца Уэльского, написал личному секретарю Георга V Клайву Уигрэму об Уоллис: «В настоящее время имеет очень солидный доход… Я также сообщил Его Величеству, что, по моему мнению, и миссис С., и ее муж сообща получают все, что можно, от Его Королевского Высочества» [15] [16].
Именно в такой обстановке в течение нескольких недель Уоллис получала угрозы и письма, наполненные ненавистью [17]. По соображениям протокола они с Эдуардом жили в разных странах, пока не вышел абсолютный указ. 9 декабря клерк адвоката Эссекса Фрэнсис Стивенсон подал иск в Высокий суд с тем, чтобы абсолютный указ не вступал в силу из-за сговора и прелюбодеяний Уоллис с бывшим королем в своих домах на Брайанстон-корт, 5 и Камберленд-Террас, 1, в форте Бельведер и в отпуске на борту яхты «Налин» осенью 1936 года. Отказавшись уже от столь многого, теперь они могли не пожениться.
В правительственных кругах по-прежнему опасались сторонников герцога и личных амбиций Уоллис. 10 декабря офицер Скотленд-Ярда заявил комиссару сэру Филипу Гейму, что два сотрудника личной охраны остались с ней в Каннах, поскольку она «намеревалась «улететь в Германию» [18]. Несколько дней спустя офицеры сообщили о телефонном разговоре Уоллис с герцогом о регулировании финансов после отречения: «Если они не обеспечат тебе этого (sic), я вернусь в Англию и буду бороться до победного конца. Коронация станет невозможна после той истории, которую я расскажу британской прессе» [19].
10 декабря Гораций Уилсон, высокопоставленный государственный чиновник, написал канцлеру казначейства Невиллу Чемберлену о своих опасениях по поводу намерений Симпсон:
«…не только вернуться сюда, но и (потому тому, что она ожидает щедрого выделения государственных средств) организовать свой собственный «Суд» и – в этом не может быть никаких сомнений – сделать все возможное, чтобы создать неудобства для нового престолонаследника. Не следует думать, что она оставила надежду стать королевой Англии. Известно, что у нее безграничные амбиции, в том числе желание вмешиваться в политику: она поддерживала связь с нацистским движением и имеет определенные представления о диктатуре» [20].
В ночь перед трансляцией герцога 500 сторонников нацистского режима собрались в Букингемском дворце, скандируя: «Мы хотим Эдуарда!» и «Раз, два, три, четыре, пять, мы хотим Болдуина, живого или мертвого!» Позже толпа собралась на Даунинг-стрит. На следующий день, во второй половине дня, 3000 человек приняли участие в массовом митинге в Степни, на котором лидер Британского союза фашистов сэр Освальд Мосли потребовал, чтобы вопрос отречения был поставлен перед народом. 11 декабря активистка сионистской кампании Бланш Дагдейл написала в своем дневнике, что ее друг, историк Джек Уилер-Беннетт, «отчитался: Риббентроп использовал миссис Симпсон, но добыть доказательства непросто» [21].
Тем временем герцог из Булони пульмановским спецрейсом переправился в Австрию. Там ему предоставили в пользование замок Энзесфельд, дом баронов Юджина и Китти Ротшильд, недалеко от Вены, после того как выяснилось, что ему негде найти пристанище до момента свадьбы с Уоллис. Первоначальная эйфория теперь уступила место осознанию реалий сложившегося положения. В воскресенье, 13 декабря, архиепископ Кентерберийский произнес проповедь, в которой ругал герцога за то, что тот искал:
«…счастье, не совместимое с христианскими принципами брака, к тому же в кругу общества, чьи стандарты и образ жизни чужды лучшим инстинктам его народа… испорчен пагубной симпатией к вульгарному обществу и увлечением этой миссис Симпсон» [22].
Герцог разозлился настолько, что консультировался с Монктоном по поводу судебного иска [23].
В официальных кругах прошла волна облегчения: кризис с отречением, казалось, миновал и парочка нейтрализована. Люди, хорошо знавшие герцога, не тосковали по нему. Гарольд Николсон отметил в своем дневнике, после обеда 14 декабря с бывшим помощником личного секретаря герцога, сэром Аланом «Томми» Ласселлсом, как он:
«…испытывает облегчение, почти нескромное, от падения своего хозяина… Король был похож на ребенка из сказки, наделенного всеми дарами, кроме души. В нем не было ничего, что понимало бы интеллектуальные или духовные стороны жизни, искусство во всем его многообразии – поэзия, музыка и прочее – было ему недоступно, мертво… У него не было друзей в этой стране, тех, кого он хотел бы увидеть снова… У него не было души, и это сводило его с ума… Он никогда не заботился об Англии или англичанах. Он ненавидел свою страну и не любил, когда ему напоминали про обязанности» [24].
Это мнение разделял депутат парламента Роберт Бернейс, который размышлял в своем дневнике несколькими днями ранее:
«У него нет ни одного настоящего друга, на которого можно положиться в этой ужасной ситуации. Он, похоже, находится в стадии замедленного развития: так и не перешел из отрочества в зрелость. Это избалованный ребенок с золотой ложкой во рту и менталитетом кинозвезды. Свою работу он видит исключительно в выступлениях перед ликующей толпой… Он никогда не имел полного представления о своих обязанностях. Воображал, что сможет спокойно уйти, возложив на плечи брата скучные церемониальные функции, и вести спокойную жизнь, ухаживая за садом в форте Бельведер и отдыхая на Ривьере. Время от времени прерываясь на открытие больницы или осмотр автопарка под столь много значащие для него одобрительные возгласы. Впервые ему открыли глаза на то, что отречение означает изгнание и что до конца своей жизни он не сможет служить никакой полезной цели» [25].
Виндзор был непростым гостем в доме. Китти Ротшильд перевезла персонал из своей резиденции в Париже и приложила огромные усилия, чтобы сделать Шлосс как можно более гостеприимным. Принцу было предоставлено в распоряжение несколько комнат – спальня, гостиная, библиотека, комната для курения и ванная. Но он оставался в подавленном, раздраженном состоянии.
Герцог смотрел фильмы с Микки-Маусом, знакомился с местными достопримечательностями, гулял, играл в гольф и кегли, катался на лыжах и раз в неделю принимал турецкую баню в Вене. Были и карточные игры, в которых он «играл по высоким ставкам, а когда выигрывал, то радостно забирал свой выигрыш. Но ничего не платил в случае проигрыша» [26]. По словам Пирса Лега, оставшегося в сопровождении,
