лепестков,
Хотя, наверно, дом вздыхает, умирая.
Еще чуть-чуть, я приближаюсь к суше.
И чувствую, как выплыву из массы тьмы.
А вдруг Земля другая, в жизни хуже,
А вдруг не сбудутся мои мечты и мои сны.
Я подлетел. Теплом встречает кровное светило.
Протру глаза, вдруг сказка не реальна.
Увы, но страхи улыбаются мне мило,
Ушло пол века, а шар все выглядит печально.
Мой долг потребовал слегка больше недели,
И время поглотило результат.
Я разобьюсь, закончу дело ради цели,
Гранит испортят жалким словом космонавт.
Большие руки палача
Поднимут лезвие гильотины
И оборвется жизнь врача,
Что от чумы спасал картины.
Хотя он многим помогал,
Бывало, мчал за горизонт,
Из рук костлявой вынимал,
Когда капризы проедали зонт.
Он крики чувствовал больных,
С глухими говорил до тьмы,
Выслушивал под чай немых
И забывал вовсе про сны.
Он жил, даруя жизнь другим,
Надеясь каждого спасти,
В мечтах, что страхам всем своим
Не суждено на земь сойти.
Но день проткнул скрипучий плач,
И не успел наш врач дойти,
До них, до поседевших матч,
Позволил маленькой уйти.
Большие руки палача
Поднимут лезвие гильотины,
Потухнет старая свеча,
Заплесневеют вмиг картины…
Быть или не быть?
Избитый вопрос — избитый ответчик,
Вся эта полемика в пределах вечности,
Новый оборот делают часы беспечно,
Остался с носом, без печени,
Но это проблемы будущего,
а будущее не прошлое,
будущее еще не изувечено.
Пробираться сквозь паутину мироздания,
Складывать на антресоль накопленные знания,
Ждать нового прихода, задаваться вопросами,
Баловаться гиперболой и доносами.
Или не быть?
Жить в сплошь нарисованном мире,
Засыпать за таблицей экселя, просыпаться в прожженной квартире,
Тонуть и тонуть в сахарном изобилии:
В своем пряничном доме,
С вафельной крышей,
Рядом с большим Луна-парком,
Скрыться за чаем с Капоне, Фишер, апостолом Марком
От бесконечных будней, насилия…
Прошу, дай мне свободы, Идилие!
Дух, забитый в трубку кнутом флагеллантства,
В бесконечном тандеме абьюза и пьянства,
Открой дверь чугунную, ржавую открой для меня,
Пусти полоумную в тараканьи края
И там…
…отрежь пуповину,
Окровавь девственный иней,
Пусть материнское вымя осиротевшее имя
Оставит без крова и ласки.
Рожденное только дитя
будет намного сильнее
коль его тело строго в опаске.
Барханы в ее глупых глазах постоянно мелькали так между деньками,
И сердце как айсберг, как камень,
Прикованный к тощей ноге
На дне в мутной реке,
Упрекает, что мир моногамен.
Ее ориентир, ее право творить бичевания,
Пока чадо вальяжно и вяло глотает страдания,
Да голод Сатурн утоляет своими созданиями.
Вот скажи мне, мой друг,
Коль отнимут мою пару рук,
В глазах выключат свет,
Язык окутают в цепь
И слепого на чуждый путь…
Ты поможешь мне, друг, развернуться назад,
Чтоб спиной ощутить бездонный овраг?
А, мой друг? Соизволишь поставить мне мат?
Иль с тобою разыграем мы пат?
Вот скажи мне, мой друг,
Ты мне Друг или Враг?
Чернильные пятна забылись в прошлом,
Но с неба всё ещё капают трубы.
Закончив письма о любви, о пошлом,
Слогом вершить судьбы сквозь губы.
Когда в ногу с счастьем зашагал учитель,
Когда одолел альпинист горы,
Когда думы сочатся под робу и китель,
Скорее словесно разбиться о закрытые шторы.
В двух словах оказаться великим и кратким,
Растопить ледники на далекой планете,
Чтоб по сторону ту подавились сладким
И растворились в обжигающем свете.
Надеть что-то серое, не привлекая взглядов,
Пусть взгляды глотают уникальные строки,
Да только от таких словесных нарядов,
Общение, как жрица, лишь в узкие сроки.
Добро пожаловать на край вселенной
В роли андердога
Под гимн эйфории военной
И осуждения Бога,
Сквозь млечный путь,
По каменистой дороге,
Автостопом на звездолете,
Местами в свободном полете.
Ломая ноги об астероиды,
Под таблетками и стероидами,
В плоскости гиперболоида,
За линией кровли и терминатора,
Заигрывая с иллюминатами,
Гуманоидами, громовыми раскатами,
Что являются единственным следом,
В ушном проеме дряхлого деда –
Матерого капитана
За штурвалом на тяге пропана корыта,
Юркнув под юбку урана,
Якобы там всё шито-крыто,
Якобы там вам по две стопки налито,
Якобы там вас ждут и предоставят палитру,
Но как бы не был краен тот космос,
Мечты, прожжённые лоском,
В купе с потерянным мозгом
Не способны на пассионарность,
Разъедая ментальность
И разбиваясь о гнилую реальность.
Черновое название «Память»
В гортани чердака дряхлого строения
Я раскрошу себе колени, покуда постарею
За глазки ущипнут метели,
Рявкнет облако пыли,
Нечаянно забыли мы, что так отчаянно любили.
Шагая по следам ушедшего фарватера
Обратно в стены Альма-матер,
В слезах иллюминатора, удушьем прожжённых,
Лишь бы укрыть детей мертворожденный сладкими упреками
И внутривенно растворить тебя полунамеками.
Укутав мешковиной замерзающие плечи взора,
Хозяин падали и ворон,
Торгующий полифоническим надзором, вонзит распятье,
Умножая вечный сон. Глубинную любовь — проклятье
К тебе, мой манекен без платья,
Забуду я без похорон и без единого объятия!
Глава 4. Мой монстр подкроватный
«Извините за опоздание,
я заблудился на дороге под названием жизнь»
Наруто
Я сидел на скамейке, в общественном парке… и думал, кем я стал. Локально я завершил историю, глобально — только начал ее. Как теперь относиться к себе, на что обращать внимание, о чем говорить, да и зачем пытаться излагать свои мысли? Какое направление движения выбрать? Остановиться на достигнутом? А может вовсе развернуться назад, выбрать другой поворот и зашагать по совершенно новой тропе? Всё больше загадок и неясностей. Расширяется мир, сужается бесконечность…
Прожжённый, прозябший, холодный и томный,
Чужой, незнакомый, невнятный, бездомный -
Мой голос…
Упрямый, как слухи о мире,
Как смерть лебедей,
Подражатель сатире -
Весь этот голос…
Он не спасет меня от пьяного братства,
Не натянет на душу святого убранства,
Мой голос, как провод, целующий шею,
Клеймо и ошейник, ареал всех мишеней…
Противный мой голос:
Подпись, автограф, печать среди полос…
Всевышний спаси мою гордость,
Добавь чертову голосу твердость,
Шепотку грешного вопля
Пока покороблен и глядит исподлобья.
Мой голос, мой голос, мой голос…
Покиньте меня, господа!
Я больше не вольная птица!
Окован
