разослать срочные шифрограммы в западные резидентуры…
Мудрому и все ведающему Павлу Фитину не нужно было ничего объяснять. Он даже не пошел с докладом к всесильному Берии, просто дал отмашку Квасникову на работу с резидентурами…
Таким образом, внешняя разведка благодаря решительности ее руководителя по собственной инициативе начала разработку ядерной темы. Резидентам в США, Франции, Англии, Германии и Швеции были посланы шифровки: «Просим выявить научные центры, где велись и могут вестись исследования по урану, и обеспечить получение оттуда информации о практических работах». В течение года одно за другим из зарубежных резидентур поступали подтверждения того, что западные страны независимо друг от друга ведут ядерные разработки. В шифровке, полученной из Германии, говорилось, что в засекреченном исследовательском центре возле Пенемюнде немцы разрабатывают дистанционно управляемые снаряды «Фау-1» и «Фау-2», способные нести заряд большой мощности.
Одновременно из США вернулся Гайк Овакимян (оперативный псевдоним Геннадий). Он с 1934 года жил в Америке под видом инженера «Амторга», с 1938 года возглавлял американскую резидентуру, завербовал не один десяток агентов, но 5 мая 1941 года был арестован ФБР: его взяли с поличным, когда он получал документы от агента-перебежчика. Обвинение в шпионаже – это прямая дорога на электрический стул, но сотрудники советского «Амторга» пользовались тогда иммунитетом от уголовного преследования. Американцы были вынуждены Овакимяна отпустить. Он срочно выехал в Москву и увез с собой устное сообщение для «Центра».
Агент Овакимяна рассказал ему, что еще в 1939 году ученые Теллер и Сцилард уговорили Эйнштейна подписать подготовленное ими письмо Рузвельту. В письме теоретически доказывалась возможность создания атомной бомбы и разъяснялась ее особая опасность, окажись она в руках Гитлера. Высказывалась также просьба оказать финансовую поддержку экспериментальным работам, без проведения которых немыслимо перевести программу по урану на практические рельсы. Передать это письмо президенту взялся его личный друг и неофициальный советник Сакс. Хозяин Белого дома был потрясен этим письмом. Сакс убедил Рузвельта поддержать теоретические исследования, и в результате в конце того же 1939 года в США был учрежден правительственный Консультативный совет по урану.
Наконец, 25 сентября 1941 года из Лондона поступила ценнейшая информация:
«„Вадим“ передает сообщение Гомера о состоявшемся 16. IX. 41 г. совещании Комитета по урану. Урановая бомба вполне может быть разработана в течение двух лет, в особенности если фирму „Империал кемикал индастрис“ обяжут сделать ее в наиболее сокращенные сроки. Председатель Вулвичского арсенала Фергюссон заявил, что запал бомбы может быть сконструирован в течение нескольких месяцев».
Информацию о планах уранового комитета (эта правительственная организация курировала британскую ядерную программу) лондонская резидентура получила от одного из членов так называемой «Кембриджской пятерки» – Дональда Маклина (Гомера). Он и еще четверо англичан – Ким Филби, Энтони Блант, Гай Берджесс и Джон Кернкросс, – занимая высокие посты в британских госструктурах, годами передавали советской разведке бесценную информацию. Дональд Маклин передал эти сведения, опираясь на документы, которые он сумел похитить из Форин-офиса, в котором он работал. Еще через пару дней в распоряжении лондонской резидентуры оказался полный текст доклада уранового комитета, который принес другой член «пятерки» Джон Кернкросс. Кернкросс плохо понимал в технических делах.
И, чтобы не ошибиться, передавал все документы подряд.
В шифрограмме из Лондона, помимо прочего, сообщалось, что английские физики определили критическую массу урана-235, и в Англии начинают строительство завода по изготовлению урановых бомб. Весь проект получил кодовое название «Тьюб Эллойз» («Трубный сплав»). Со всей этой информацией начальник внешней разведки Фитин отправился на доклад к Берии. Но нарком донесениям резидентов не поверил. Решил, что это дезинформация, нарочно подброшенная нашим агентам иностранной контрразведкой, лишь бы оттянуть людские и материальные ресурсы на решение эфемерной ядерной проблемы. А они – ресурсы – так нужны сейчас на фронте. В этот момент действительно было не до науки: немцы взяли Ленинград в блокадное кольцо и вплотную подошли к Москве… Сталин тоже прохладно отнесся к донесениям внешней разведки. Но все-таки поручил Берии разослать материалы ведущим советским ученым, которые до войны работали по ядерной тематике, с тем чтобы получить экспертную оценку. Ученые, видимо, перестраховываясь, выносили очень обтекаемые заключения: «Создание урановой бомбы если и возможно, то в далеком будущем…», «Возможность получения желаемого результата является весьма сомнительной…», «Предложения об использовании урана в качестве взрывчатого вещества являются преждевременными…», «Теоретически созданы условия, при которых произойдет цепная реакция взрывного типа, но разработать атомную бомбу можно лишь через пятнадцать – двадцать лет…». И даже академик Иоффе (с ним Берия встретился лично) сказал, что в ближайшее десятилетие создать атомное оружие не сможет никто…
Фитин, Овакимян, Квасников и другие разведчики советских зарубежных резидентур целый год по крупицам добывали бесценную информацию. На свой страх и риск. Пока не накопилась критическая масса доказательств, с которыми уже нельзя было не считаться.
В феврале 1942 года под Таганрогом был убит немецкий офицер. В его походной сумке нашли дневник с формулами. Научная экспертиза установила: это были расчеты, свидетельствующие о немецких работах по делению урана. Сталин наконец поверил в реальность ядерного оружия. В феврале 1943 года была создана секретная лаборатория № 2, которую возглавил молодой ученый Курчатов.
Позже разведчик Леонид Квасников вспоминал слова Курчатова на их первой встрече: «Уамериканцев над атомным проектом работают двести тысяч человек. Унас только сто ученых и научных сотрудников. Мы оказались в роли догоняющих и очень полагаемся на вашу помощь. Нам необходима любая информация, которая отражала бы уровень проработки различных проблем учеными США и Англии».
Перед разведчиками теперь стояла вполне конкретная задача – максимально сократить путь советских ученых от начала ядерной программы до готовой бомбы, сделать так, чтобы в своих исследованиях и экспериментах они не пошли по неправильному пути. Для этого нужно было завладеть секретными ядерными разработками Англии и США. Советским разведчикам удалось не только в кратчайшие сроки наладить разветвленную агентурную сеть на Западе (в кругах, близких к американскому «Манхэттенскому проекту» и британскому «Тьюб Эллойз»). Они сумели внедрить своих агентов в Лос-Аламос – засекреченный ядерный город недалеко от Альбукерке, где велись разработка и производство первой ядерной бомбы. По образу и подобию Лос-Аламоса потом будут построены все советские «закрытые города» – «почтовые ящики».
К участию в «Энормоз» были допущены лишь несколько человек – сам начальник разведки Фитин, его заместитель Овакимян, Леонид Квасников (он уехал курировать нью-йоркскую резидентуру) и переводчик с английского языка Потапова. В США работали Зарубин, Семенов, Феклисов и Яцков; в Англии – Горский и Барковский. Это была практически круглосуточная работа.
Дочь Феклисова рассказывала: когда она родилась, ее отец не смог приехать за ней в роддом, потому что был
