Ознакомительная версия.
Я стараюсь не заплакать, ведь я мальчик, мне нельзя плакать, но слезы душат, и я прячусь в деревянный маленький домик на площадке — там меня и находит мама, чтобы попрощаться. Она улыбается, она не понимает, как всё ужасно.
Я пытаюсь сдержаться, но не могу. Я реву в голос. Я абсолютно, непоправимо, безутешно несчастен…
Как почти всякого еврейского ребенка, меня мучили музыкой.
Хорошо помню эту каторгу — Черни, Гедике, Майкопар… Высиживать по два часа в день перед клавиатурой не позволял темперамент. Даже играя Баха, я немного пританцовывал.
В один ужасный день, по просьбе педагога, ноги мне связали полотенцами. Это — одно из самых сильных воспоминаний моего детства. Я заплакал. Это был первый опыт несвободы. Я понимал, что полотенца — для моего же блага, но не хотел никакого блага такой ценой.
Однажды в нашу музыкальную, имени Игумнова, школу №5 пришел композитор Кабалевский. Самого этого прихода я не помню, а помню последствия в виде фотографии: сидит, стало быть, Кабалевский в окружении девочек в белых парадных фартучках, а рядом с Кабалевским сижу я.
Эта фотография некоторое время была предметом моей тайной гордости. Шутка ли! — автор всенародно любимой песни «То березка, то рябина…»
Добрый высокий седой дедушка.
Много лет спустя я узнал, что Кабалевский травил Шостаковича, доносительствовал, чинил расправы в Союзе композиторов… Потом я услышал скрипичный концерт Сарасате и ясно различил в нем тему «То березка, то рябина…»
Нельзя оставлять детей без присмотра. Посадят рядом с кем ни попадя, вздрагивай потом…
Как моя мама спасала советский футбол
К моим детским годам мама была преподавателем экономики в техникуме при ЗИЛе.
Придя в очередную группу, она начала наводить порядок — и подала на отчисление всех, кто не посещал занятия. Через день ее вызвал директор техникума.
— Инесса Евсеевна, — спросил он. — Вы ведь замужем? Мама это наблюдение подтвердила.
— Муж футболом увлекается? — вдруг поинтересовался директор.
Удивившись повороту разговора, мама подтвердила и это.
— Не буду вам ничего объяснять, — сказал директор. — Просто передайте мужу, что вы хотели выгнать из техникума Виктора Шустикова. Муж вам сам всё объяснит.
Муж, разумеется, объяснил. Шустиков был капитаном «Торпедо» и сборной СССР по футболу. Но профессионального спорта в СССР как бы не было — и футболист как бы учился в техникуме.
Портить настроение капитану сборной СССР перед чемпионатом мира было делом антигосударственным, но мама всё-таки рискнула позвать торпедовца — хотя бы взглянуть на место учебы.
Он появился вместе с красавицей женой, которая и пообещала:
— После чемпионата мира мы всё сдадим! Семейное предание утверждает, что слово своё семья Шустиковых сдержала.
Этим немыслимым блатом (знакомством жены с капитаном сборной) мой отец, не утерпев, однажды воспользовался, и Шустиков вручил маме билеты на товарищеский матч СССР—Бразилия.
Это был первый в моей жизни поход на стадион — то есть знакомство с футболом я начал сразу с Пеле. Может быть, поэтому российский чемпионат дается мне сегодня с таким трудом…
Свою футбольную карьеру я начал лет в пять. Играл с дедом. Он вставал между двух сосен, а я лупил мячом. Незадолго до моего рождения дед вернулся из лагерей. Восемь лет разнообразных (земляных и лесоповальных в т.ч.) работ в Дубровлаге, вкупе с седьмым десятком жизни, не прибавили ему футбольного мастерства, и к пяти своим годам деда я обыгрывал.
После обеда дед выносил под те же сосны раскладушку и засыпал.
Дело происходило в Саулкрастах — так называется поселок под Ригой, где прошло мое детство. Саулкрасты — это десять летних лет с бабушкой Ривой, бабушкой Лидой и дедушкой Семой.
К тем годам (думаю, мне было лет двенадцать) относится мой первый — и последний из удавшихся — опыт бизнеса.
В летнем кинотеатре в тот вечер шло что-то такое, чего пропустить душа моя не могла, а находился кинотеатр довольно далеко от дома, и я понимал, что никто из моих стареньких родичей со мной в те края не пойдет. Поэтому я просто дождался, когда дед выйдет под сосны с раскладушкой, и подождал еще немного. Когда дед уже пребывал в надежных руках Морфея, я легонько тронул его за плечо и спросил:
— Деда, можно я пойду в кино?
— Ухмх… — ответил дед, не открывая глаз.
Дедушка, стало быть, не возражал — и не заходя домой, чтобы не попасться на глаза бабушке, я втихую почапал в сторону кинотеатра. Я был очень хитрый мальчик. Тридцати копеек на билет не было, но тяга к искусству преодолела обстоятельства: я подобрал под скамейками несколько бутылок, сдал их и пошел в кино.
Что было за кино, не помню. Когда я вернулся домой… А это было уже очень поздно вечером… В общем, конечно, я удивляюсь, что дедушка меня не убил.
Мы снимали веранду в доме у пары старых латышей — думаю, на двоих им было полтора века. Сыну их, моему тезке, было под пятьдесят. В доме имелся телевизор, но смотреть чемпионат мира по футболу 1966 года мы с дедушкой ходили за тридевять земель, в пожарную часть, Там, под каланчой, я и переживал за Игоря Численко и К0.
Я не понимал, почему нельзя попросить хозяев пустить нас на время матча к ним. Вместе бы и поболели за наших…
Но болеть вместе нам было — не судьба: старики латыши болели за ФРГ. Это мне, восьмилетнему, было разъяснено однажды без лишних подробностей — и поразило довольно сильно. Я спросил у дедушки, почему они болеют за немцев, но внятного ответа не получил. Я спросил у бабушки — бабушка почему-то разозлилась.
Это было ужасно и совершенно необъяснимо. Советские люди должны болеть за СССР! И мы с дедом ходили на каланчу.
Играли так: вверх бросался мяч, и все бежали врассыпную. Водящий, поймав мяч, диким голосом кричал: — Штандер!
И все должны были застыть там, где их заставал этот крик.
«Штандер» — «stand hier» — «стой здесь»… Игра-то была немецкая! Но нас это по незнанию не смущало.
Выбрав ближайшую жертву, водящий имел право сделать в ее сторону три прыжка — и с этого места пытался попасть мячом. Причём жертва двигаться с места права не имела, а могла только извиваться. Я был небольших размеров и очень быстренький, что давало преимущество в тактике.
Исчезла эта игра и канула в Лету вместе с диафильмами про кукурузу-царицу-полей и подстаканниками со спутником, летящим вокруг Земли. Кукурузы не жаль, подстаканников не жаль — штандера жаль. Хорошая была игра.
Ознакомительная версия.
