мир. А потому, не пренебрегай должным воспитанием такого сына, и, как он родится, заставляй его учиться читать и писать, обучи его Корану». На следующий год родился я, отец по тому случаю отправился к имаму мечети посоветоваться насчет того, каким именем назвать меня. Имам сказал, назови сына Тимуром, что означает «железо».
(Пояснение: Удивительно, что многие из завоевателей мира носят имена, означающие металлы. Так Аттила (корень «Атзель») тоже означает железо. Александр по изначальному корню своему означает «бронза». Так и Тимур, означающий «железо». Примером в нашем времени является имя «Сталин», одного из бывших советских руководителей. — Переводчик)
Отец говорил, что в тот день, когда он отправился к имаму советоваться о том, какое имя выбрать для меня, он застал его за чтением Корана, суры 67-й, когда тот как раз дошел до следующего аята: «Ужель ты не боишься, что Бог небес разверзнет землю под ногами твоими и содрогнется она?». Слово «содрогнется» по-арабски звучит как «тамру» и слово это близко по звучанию слову Тимур, и по этой причине шейх Зейд-уд-дин выбрал для меня это имя «Тимур». Первое, что запомнилось из поры детства: это слова матери говорившей отцу: «Этот ребенок левша, он все делает левой рукой». Однако, со временем выяснилось, что я не левша и не правша, а просто хорошо владею обеими руками. И когда пришла пора учиться, посещая своих учителей, я писал свободно обеими руками, а когда вырос так же мог свободно фехтовать и стрелять обеими руками. И сегодня, когда мне уже за семьдесят, нет для меня разницы между моей правой и левой рукой. Когда меня отправили к учителю осваивать грамоту, я был еще настолько мал, что не мог растирать воск на специальной дощечке. В нашем городе как и в других городах Мавераннахра принято было давать учащемуся кусок воска и дощечку и учить его тому, как его растапливать и наносить тонким слоем на дощечку, чтобы затем каламом наносить письмена. Польза от этого была в том, что экономилась бумага, а учащийся мог после выполнения упражнений по письму, соскрести воск с дощечки, расплавить его и вновь нанести на дощечку, чтобы снова писать. Этого-то я еще не мог делать, и мать моя подготавливала мою табличку для упражнений по письму. Первый мой учитель носил имя мулла Али-бек, его мактаб располагался в самой мечети нашего квртала. Занятия в мактабе обычно завершались к обеду, поскольку к тому времени правоверные собирались в мечети, чтобы сообща помолиться, а мы — дети, не умеющие вести себя тихо, мешали бы правоверным сосредоточиться и не отвлекаться. Как самый маленький, я не мог сам добираться домой после уроков, и не всегда за мной приходил кто-либо из нашего дома, в этих случаях одному из учеников постарше, живущих в одном со мной направлении, поручалось отвести меня домой. Он брал меня за руку, вёл по улицам, базару всегда полному в то время дня ослов, лошадей и верблюдов и доводил до дома. И сегодня, достигнув величия и став повелителем, я пожаловал титул своему бывшему соученику, который и до сих пор жив.
Мулла Али-бек, мой учитель, был стар и не имел зубов, и по этой причине не мог правильно произносить буквы алфавита и слова. И потому, я и другие учащиеся, обучаемые в этом мактабе неправильно усвоили некоторые буквы и слова.
Мулла Али-бек считал, что наилучшим средством обучения является палка, с помощью которой он и вдалбливал буквы и слова в сознание учащихся, и в годы, когда я посещал этот мактаб, я был единственным учащимся не удостоившимся палочных ударов, ибо легко усваивал все звуки, что он для нас произносил и без затруднений выписывал буквы и затем слова, удивляясь отчего это другие учащиеся не усваивают буквы и слова с той же легкостью, что и я.
Однажды мулла Алибек сказал моему отцу: «Цени своего сына, поскольку помимо разума и хорошей памяти, он обладает способностью писать одинаково свободно обеими руками, а тот, кто обладает этими качествами будет править и Востоком и Западом, всем миром».
Остальные ученики мактаба воспринимали упражнения по письму как тягостную задачу и не стремились писать, пока их не заставляли. Мне это доставляло удовольствие, даже по окончании занятий, будучи уже дома, я продолжал делать упражнения по письму. В семилетием возрасте я расстался с мактабом муллы Али-бека и перешел в другой, где учителем был человек по имени шейх Шамсуддин, обучавший детей Корану, который давал детям учить наизусть некоторые из его стихов.
Обыкновенно занятия начинались с девяносто первой суры «Шаме» (Солнце), поскольку наименование этой суры было созвучно его собственному имени. Сура «Шаме» состоит из пятнадцати аятов, и я выучил их на первом же уроке шейха Шамсуддина.
Шейх, пригласив моего отца, сказал ему: «За всю свою жизнь я не встречал более способного учащегося, чем твой сын, ибо сегодня он поразил меня, вмиг усвоив суру «Шаме». Затем он предложил, чтобы я прочитал ту суру отцу, и я прочитал ее. Отец воздел обе руки к небу и сказал: «О Аллах, обереги моего сына от болезней детства, подобных чуме и кори, сохрани его живым». Затем вынул из кармана маленькую монетку, вложил ее в ладонь шейху Шамсуддину и сказал: «Это тебе подарок за то, что ты обучил моего сына первой суре Корана». Спустя неделю после того, как я начал посещать школу шейха Шамсуддина, он задал детям вопрос: «Как (т. е. в какой позе) лучше сидеть?» Каждый из ребят дал ответ по-своему, я же ответил, что лучше всего сидеть опустившись на колени. Шейх Шамсуддин спросил, почему я так считаю? Я ответил, что предаваясь намазу (молитве), поклоняясь Аллаху, люди делают это опустившись на колени, поэтому сидеть опустившись на колени лучше всех других способов сидения. Шейх Шамсуддин трижды громко изрек: «Прекрасно… Прекрасно… Прекрасно…».
Рекомендовав мне заучить наизусть суру «Шаме» из Корана, обратив внимание на то, с какой легкостью я справился с тем заданием, шейх Шамсуддин стал давать мне другие суры. Чтобы я не утомлялся, он обучал меня коротким сурам, ниспосланным пророку Мухаммеду еще в Мекке до его исхода в Медину. Всякий раз, как шейх Шамсуддин зачитывал новую суру, я мгновенно запоминал и усваивал ее да ещё и так, что ему уже не приходилось зачитывать ее для меня во второй раз.
Моя приверженность к занятиям настолько радовала учителя, что однажды он решил обучить меня двадцать шестой суре Корана «Йа-Син», ниспосланной пророку в Мекке и состоящей из восьмидесяти трех аятов.
