— Это не доблесть, — заметил Луканин. — Нам надо опередить время!
— Тем более, — согласился Ягунов.
И только сейчас он вспомнил о моем присутствии.
— Вы, кажется, судовой врач?
— Да.
— Хорошо!
А что хорошо — неизвестно.
Кабинет мы покинули вместе с Мельником.
— Да, да! — тяжко вздохнул начальник пищеблока. — Пришло времечко!
— Кто это — Иван Алексеевич?
— Зыков. Начальник материального обеспечения госпиталя. До войны был заместителем управляющего Ленинградской конторой Главсахара.
— Вы знаете Ягунова?
— Очень хорошо! Профессор. Гинеколог из соседнего института…
— Характерец!
— О да! Порох! — улыбнулся Мельник. — Но это не страшно. Взорвется — огонь, дым. Потом — ничего. Отходчив…
Во дворе госпиталя нас остановила женщина:
— Помогите мне найти начальника госпиталя. Я председатель месткома университета Топорова. Мы собрали для госпиталя столовую и чайную посуду, ложки.
— Посуда, ложки! — Начальник пищеблока просиял. — Простите, ваше имя-отчество?
— Александра Георгиевна.
— И много собрали, Александра Георгиевна?
— Тарелок, чашек — триста. Ложек — пятьсот.
— Спасибо!
— Есть и аптечная посуда. Возьмете?
— Обязательно, Александра Георгиевна. Пойдемте к начальнику госпиталя…
Я поднялся на третий этаж, где разместилось пятое медицинское отделение. В коридоре встретился с мужчиной в штатском. Высокий, худощавый, в пенсне, он был похож на земского врача.
— Простите, вы не знаете, где начальник отделения? — спросил он меня.
— Не знаю. Вы по какому вопросу?
— Назначен политруком отделения. Скридулий Константин Григорьевич.
— Вам следует обратиться к Долину, он в первом этаже.
Скридулий направился к Долину, а я заглянул в одну из палат, на двери которой висела табличка: «Кабинет истории нового времени». Там застал начальника отделения хирурга Валентину Николаевну Горохову.
— Здесь будет командирская палата, — торопливо сказала она. — Нужны еще койки. Пойду искать Зыкова…
Оставшись один, я сразу почувствовал страшную усталость. Лег на койку, подложив под голову противогаз. Но заснуть не удалось. Из коридора доносились шумные голоса:
— Надя! Неси горячую воду!
— Евгения Степановна, где мыло?
— Да не так надо мыть, маменькины дочки! Ты с какого факультета?
— С философского.
— Спиноза! Смотри! Смотри, как моют полы!
Выйдя в коридор, я наткнулся на женщину в синем халате с засученными рукавами.
— К кому обратиться? — энергично подступила она ко мне. — В моей бригаде не хватает тряпок.
Я провел бригадиршу к Зыкову. По дороге она представилась: Евгения Степановна Колпакчи, профессор Ленинградского университета.
Зыков выслушал Евгению Степановну и написал на листке блокнота: «Тов. Голубеву С. И. Выдайте тряпок профессору Колпакчи».
ыйдя от Зыкова, я вспомнил предложение комиссара — обратиться завтра к населению ближайших домов с просьбой помочь госпиталю посудой и бельем. «А что, если пойти сегодня, сейчас?» Доложил об этом Ягунову. Получил разрешение.
Минут через десять, миновав мост, я уже был в домовой конторе на Мытнинской набережной. В комнате, пропитанной табачным дымом, за столом сидели три женщины.
— Сколько надо белья и посуды? — спросила одна из них. Она оказалась управдомом.
— Чем больше, тем лучше!
Управдом взяла лист бумаги и размашисто написала: «Михайлова Л. П. Пять глубоких тарелок, пять мелких. Пять столовых и чайных ложек. Пять стаканов». Потом подумала и добавила: «Две простыни, две подушки, две наволочки».
Подписавшись, передала список соседке по столу:
— Продолжай, Дарья Васильевна.
Та придвинула к себе список. Прибавилось еще полдюжины глубоких тарелок, столько же вилок и ножей. Седеющая женщина поправила синий кашемировый платок, повязанный по-монашески, и спросила меня:
— Алюминиевую посуду берете?
— Еще лучше фаянсовой!
— Стулья понадобятся?
— Очень!
— Тумбочка есть у меня. Только старенькая…
— Спасибо. Все пригодится!
Дарья Васильевна подписалась. Округло и наклонно, как пишут школьники: «Д. В. Петрова».
Лист обошел всех женщин.
— Вот и начало, — просмотрела список Михайлова. — Когда это нужно?
— Дорог каждый час.
От обхода квартир женщины меня отстранили.
— Сами сделаем лучше.
— Спасибо!
— А санитарки вам требуются? — спросила Дарья Васильевна.
— Конечно.
— Я бы пошла. Да ведь не возьмут…
— Почему?
— Годы не те: к шестому десятку…
— Да вы еще хоть куда!
— Я в Мечниковской работала, — пояснила Петрова. — Кому писать заявление?
Я ответил.
— Ягунову! — радостно воскликнула Дарья Васильевна. — Алексеичу! Знаю! Серьезный профессор…
Прежде чем вернуться в госпиталь, решил заглянуть на теплоход «Андрей Жданов». Он стоял у Дворцового моста — рукой подать.
Темнота осенняя. Где-то далеко полыхает багровое зарево пожара. В небе блуждают лучи прожекторов.
— Стой! Кто идет?
Конус света, вырвавшись из темноты, ослепил лицо, скользнул по шинели.
— Предъявите документы!..
Свет карманного фонарика уткнулся в пропуск.
— Где пожар? — спросил я.
— Отсюда не видно…
На теплоходе меня встретил старший штурман Константин Владимирович Коваленко. Он рассказал о трагическом переходе судов из Таллина в конце августа. На борту «Андрея Жданова» находилось восемьсот шестьдесят тяжелораненых. В пути на этот плавучий госпиталь напали одиннадцать немецких самолетов. Благодаря искусным маневрам командира теплоход избежал прямых попаданий. От осколков бомб судно получило тридцать восемь пробоин в корпус. Два матроса погибли. Раненые были доставлены в Ленинград.
В настоящее время ждановцы перевозят в Ленинград раненых из Кронштадта, куда их морским путем эвакуируют из Прибалтики и с отдаленных морских баз. С побережья — от Урицка до Петергофа — гитлеровцы просматривают корабельный фарватер, бьют прямой наводкой. Каждый рейс теплохода в Кронштадт и обратно может стать последним. Но Константин Владимирович вспоминает об этих рейсах как о чем-то заурядном…
— Вот так, — говорит мне Коваленко, прощаясь у трапа.
Сказано лишь два слова. Но каждый из нас понимает подтекст этих, казалось бы, пустых слов…
На другой день в госпиталь пришло много женщин с узлами, корзинками, мешками, чемоданами. Они несли простыни, наволочки, подушки, одеяла, носки, рубашки. Вилки, ножи, тарелки, стаканы, чашки…
