кому на книжной Руси жилось особенно хорошо, так это обкому комсомола. Печатная продукция — она ведь не сразу попадала на прилавки. Для начала её любезно, по дружбе представляли вниманию всевозможных секретарей ВЛКСМ. Вдруг какую контру углядят! Бывало, и углядывали. Ну в таких случаях — что? Хвать — и к себе её на книжную полку. Без какой бы то ни было переплаты. Естественно, что домашние библиотеки у них были богатейшие.
Так вот, один такой общественный деятель сидел себе в своём кабинете, когда дверь открылась и в помещение ступил юный красавец цыганского типа — весь в джинсе, с «дипломатом» и в импортных очках-светофильтрах.
— Здорово, гегемон! — возликовал при виде гостя лидер прогрессивной молодёжи. — Присаживайся… Что скажешь?
Услышав слово «гегемон», Борис Завгородний насупился, сел, поставил «дипломат» на пол, снял очки, взглянул в глаза.
— В Свердловске кээлэф, — глухо сообщил он.
— Кто в Свердловске? — ужаснулся владелец кабинета.
— Кээлэф, — твёрдо повторил посетитель. — И в Ростове кээлэф.
— А по-русски это как будет?
— Клуб любителей фантастики.
— Ах КЛФ!.. — дошло наконец до молодого перспективного руководителя. Даже выдохнул с облегчением. — Та-ак… И?
— А у нас нет.
— Ага… То есть ты ко мне вроде как с инициативой? И что нужно?
— Помещение. Документ. Печать.
— Думаешь, это всё так просто?
— А сё? А сё? — взволновался Борис, и речь его стала стремительна и шепелява. — Во Владике вон штурмовые отряды организовали…
Услышав про штурмовые отряды, столоначальник спал с лица.
— К-как штурмовые? — спросил он, холодея. — Для чего?
— Для защиты братьев Стругацких!
— От кого?!
— Н-ну… так… вообще…
Пару секунд хозяин кабинета пребывал в неподвижности. Потом ослабил узел галстука, покрутил головой, прочистил горло.
— Знаешь, Боря… — сипло произнёс он. — Я сегодня всё выясню… и насчёт помещения, и насчёт печати… а завтра ты ко мне зайдёшь… Лады?
Выпроводив гостя, снял телефонную трубку и, оглянувшись на дверь, набрал номер.
— Борис Иванович? Да, я… Тут вот какое дело… Был у меня сейчас некий Борис Завгородний… Тёзка ваш…
Поразительно, однако, явившись назавтра в обком комсомола, слесарь Центрального рынка услышал, что будет ему всё-всё-всё: и печать, и документы, и зальчик в обществе книголюбов по четвергам. Вот стол, вот бумага, вот ручка — садись пиши заявление. Собственно, происходящее показалось поразительным лишь друзьям Бориса и прочим членам зарождающегося КЛФ. Сам же Борис был настолько целеустремлён и наивен, что воспринял чудо как должное.
Иногда возникало впечатление, будто неподкупная советская действительность почтительно расступается перед неистовым слесарем. Не зря же учил Владимир Ильич Ленин, что идея, овладевшая массами, становится материальной силой. А Борис Завгородний, несомненно являясь составной частью трудящихся масс и будучи одержим идеей, представлял собой более чем серьёзную угрозу мирной жизни. Речь, разумеется, идёт о мирной жизни руководящих товарищей.
Дома у него тем временем потихоньку происходило великое переселение книжек на вспомогательный стеллаж в кухне, а почётное место в центре частной библиотеки постепенно колонизировали англо-американские покетбуки с автографами классиков мировой фантастики. Страшно было даже предположить их стоимость на тогдашние наши деньги.
Понятно, что переписывался Борис Завгородний не только с заграницей. Объём его корреспонденции поражал воображение. А уж если представить почтовые расходы… Прикинешь этак, тряхнёшь головой и подумаешь невольно: «Нет, всё-таки тронутый…»
Страшно подумать, что делают с человеком каких-нибудь полтора месяца добровольного воздержания! Пробуждаются в трезвеннике силы немереные, горы готов своротить недоумок. И сворачивает ведь зачастую!
Разумеется, полтора месяца спустя Борис Завгородний вернулся к потреблению спиртных напитков, однако точка невозврата была уже пройдена и жить по-старому он просто не мог. Так и остался подвижником.
В отличие от американцев видные советские фантасты откликались на письма далеко не всегда. Оно и понятно, в каком-нибудь Огайо русский слесарь представлялся особью настолько экзотической, что не ответить было бы просто глупо. А у нас? Ну слесарь, ну… Подумаешь, диковина!
Но кто сильнее всех обидел энтузиаста, так это, по слухам, великий Александр Казанцев, якобы, передавший полученное им послание куда следует и лаконично известивший об этом провокатора-адресанта. Неизвестно, чего там такого наворотил Завгородний в письме (не иначе опять загнул про штурмовые отряды защитников братьев Стругацких), но маститого старца он, судя по всему, встревожил, а то и вовсе напугал.
Подобно опятам произросли по всей стране клубы любителей фантастики. Никем, обратите внимание, не насаждаемые. Сами собой произрастали. Да и чёрт бы с ними, однако представители их ходили по инстанциям, клянча, а то и требуя помещение, документ и печать.
Будь автор этих строк конспирологом, непременно бы приплёл теорию заговора. Но автор стихийный марксист и, стало быть, полагает, что бытие (им. п.) и впрямь определяет сознание (вин. п.), точно так же как базис надстройку. Думается, причиной клубной эпидемии явился дефицит фантастики на прилавках. В одиночку любимого чтива не раздобыть, значит, надо объединяться.
* * *
Ну вот кому, скажите, и чем мешал крепко пьющий юноша с Центрального рынка, безобидный книжный куркуль?
Нет, надо было ему наотмашь завязать со спиртным!
Спустя пару недель после этого героического поступка Борис Завгородний был уже известен не только деятелям культуры, но и властным структурам родного города. Абстинентный синдром толкал на подвиги. Завидев на пороге безумца в джинсовом прикиде, чиновники вздрагивали и тоскливо озирались, словно бы ища, куда спрятаться.
Стремительная шепелявость отверзателя дверей кабинетных и полная невозможность понять, чего он хочет, повергали их в панику.
Вот тогда-то и выявилась вся уязвимость Советской власти. Страна была несокрушима лишь извне, но изнутри, как видим, совершенно беззащитна, стоило объявиться кому-либо наподобие Бориса Завгороднего.
Наподобие… Подобия, кстати, были, но в том-то и штука, что подобия.
А ещё он чудовищно много ел. Много и жадно.
Сотрудница городской комсомольской газеты рассказывала с трепетом:
— Заходит он в наш отдел, а в руке у него, представь, бумажная папка с надписью «Неотвеченные письма». Я как увидела — обомлела…
— Дедушка, — обязательно перебьёт внучок. — А почему она обомлела?
— Видишь ли, внучок, — закряхтит дедушка. — Слово «неотвеченные» считалось тогда вопиющей безграмотностью. Наравне со словом «самоубился». А у дамочки два высших образования. Вот и обомлела…
Суть, однако, не в том. На краешке принадлежавшего сотруднице рабочего стола лежал лимон (цитрус, по тем временам тоже весьма дефицитный). Так вот, пока Борис Завгородний сбивчиво и шепеляво убеждал столоначальницу, что газете просто необходима ежемесячная страница фантастики, он этот лимон употребил. Съел. Чисто машинально. Не прерывая речи. Целиком, с кожурой и, думаю, нимало при этом не покривившись. Зато можно себе представить, что в те мгновения творилось с лицом сотрудницы.
