Когда у него было время, он занимался с детьми: если он приходил с работы и дети ещё не спали, или он приходил среди дня, то обязательно хотя бы несколько минут занимался с нами. И каждая встреча с ним чему-то учила, давала что-то новое, что-то разъясняла. Было это все неназойливо. Не так, что ты обязан это знать, нет. Он умел вовлечь в разговор и в этом разговоре не допускал, чтобы ребенок чувствовал себя несмышленышем. Он задавал взрослые вопросы и спрашивал: «Что ты думаешь по этому поводу? » На какие-то вопросы можно было ответить, а на какие-то — нет. И тогда он очень просто, доступно, ненавязчиво, не по-менторски вел разговор и давал понять суть.
Один разговор, относящийся к 1929 году, я помню. Сталин меня спросил: «Что ты думаешь о кризисе в Америке?» Что-то мы слышали: буржуи, мол, выбрасывают кофе с пароходов в море. «А почему так делается?» — спрашивает Сталин. Ну, а я в том смысле говорю, что они такие нехорошие, лучше бы нам, нашим рабочим и крестьянам, отдали, если им не нужно, если у них так много.
«Нет, — говорит он, — на то и буржуи, что они нам не дадут. Почему они выбрасывают? Потому что заботятся о себе, как бы больше заработать. Они выбрасывают, потому что остаются излишки, их люди не могут купить. Если же снизить цену, у буржуя будет убыток, а ему не хочется, чтобы у него был убыток. Чтобы держать высокую цену, он выбрасывает. Капиталист всегда будет так делать, потому что его главная забота — чтобы было больше денег. Наша главная забота — чтобы людям было хорошо, чтобы им лучше жилось, потому ты и говоришь: лучше бы нам дали, потому что ты думаешь, что у них забота, как и у нас — как сделать лучше людям».
Или ещё. После того как мы посмотрели с Василием[1] пьесу «Дни Турбиных», Сталин нас спрашивает: «Что вы там видели?». (Это было в 1935 году, во МХАТе. Кстати, Сталин частенько посылал нас с Василием в театр.) Я сказал, что не понял: там война, но красных нет, одни белые, но почему-то они воюют, а с кем — не знаю.
Сталин говорит: «А знаешь почему? Ведь красные и белые — это только самые крайности. А между красными и белыми большая полоса от почти красного до почти белого. Так вот, люди, которые там воюют, одни очень белые, другие чуть-чуть розоватые, но не красные. А сойтись друг с другом они не могут, потому и воюют. Никогда не думай, что можно разделить людей на чисто красных и чисто белых. Это только руководители, наиболее грамотные, сознательные люди. А масса идет за теми или другими, часто путается и идет не туда, куда нужно идти». Вот так Сталин объяснял нам с Василием некоторые вещи. Он вообще старался растолковать, что и как. Помочь, особенно ребенку, разобраться в причинах случившегося.
Однажды в Потешном[2], во второй кремлевской квартире, в комнате на втором этаже я открывал-закрывал балконную дверь и разбил стекло. Сталин вошел — дует.
Он:
— Кто открывал?
— Я открывал, — говорю.
— Ага. Ты посмотри, почему она разбилась. В чем дело? Ты неловко открывал или дверь неисправна.
Я посмотрел. Оказывается, там ограничительный штырь был не в порядке. И когда я закрывал, он ударил в стекло.
Сталин:
— Поди, скажи, как нужно починить.
E. Г.: И никакого крика?
А. С.: Нет, крика никогда не было. Он умел четко формулировать, в том числе требования и задачи воспитания.
Приведу еще пример. После просмотра фильма «Чапаев» Сталин нам с Василием говорил: «У нас было много хороших командиров. Чапаев — хороший командир. И ему повезло, и нам, что рядом с ним, пусть ненадолго, это неважно, оказался Фурманов, который о нем написал хорошую повесть. Но повести и другие люди писали. А затем режиссеры братья Васильевы сделали хороший фильм, а они — хорошие режиссеры. И нашли хорошего артиста — Бориса Бабочкина. И когда это все вместе совместилось — получился замечательный фильм. Один описал, один поставил, один сыграл».
Насколько хорошо сыграл Бабочкин, говорил так: «Какой для .вас Чапаев?» Мы говорим: «Такой, каким видим Бабочкина». «Значит, это настоящий артист, который сделал то, что нужно».
Потом говорил насчет кинофильма «Щорс»: «Хороший был командир. Но фильм такой раз посмотрели, что ж, хорошо, что посмотрели. Там Боженко — хороший командир. Пару раз посмеялись, как Боженко действовал. А Чапаева будут еще долго смотреть, потому что это удача во всем».
Кстати говоря, 17 февраля 1942 года мне пришлось видеть психическую атаку. Я был тогда командир батареи 122-мм гаубиц М-30. В училище мне случилось подружиться с капитаном 9 батареи Борисом Павловичем Чернобаевым, чемпионом Красной Армии по шрапнельной стрельбе. Он мне понравился, действительно, стрелок от Бога. Во время войны шрапнельной стрельбы уже практически не было, шрапнель сняли с производства, потому что пошли дистанционные механические взрыватели. Я же любил и просил дать мне шрапнель, а поскольку шрапнель обычно не заказывали, то я брал побольше. Когда немцы пошли в психическую атаку, мне удалось её отразить, уложив немцев двумя батареями на удар: одна — осколочно-фугасными, и другая — шрапнелью. Так солдаты, когда увидели атаку, говорят: «Смотри, психическая, как в «Чапаеве», как у Капеля».
Сталин подарил мне книгу Даниеля Дефо «Робинзон Крузо» с надписью «Дружку моему Томику с пожеланием ему вырасти сознательным, стойким и бесстрашным большевиком». И добавил: «Каким был твой отец». Для меня это — закон жизни. От него я не отступил. Сознательным — значит знать, почему. Стойким — не гнуться по ветру и обстоятельствам. И бесстрашным. То есть не бояться.
Е. Г.: Как Вы думаете, чувствовали ли Светлана[3] и Василий свою избранность или значимость?
А. С.: Светлана была очень скромной девочкой и не любила, когда говорили о какой-то её элитарности. Как-то няня, когда Светлане было лет девять, сказала: «У нас Светланочка будет совнаркомша». А Света сразу: «Никогда! Не хочу! Не буду!»
Она имела свою компанию: очень дружила с Марфой Максимовной Пешковой, потом у нее была подруга Левина, школьные подруги были.
Василий был властолюбивым мальчиком, а материально абсолютно бескорыстным. Он мог все отдать, что у него было, даже если за это ему могло попасть. Всегда старался товарищам что- то подарить, если даже ему и самому эта вещь была нужна. «За други своя» он готов был «живот положить». Василий, будучи школьником, много дрался, но никогда не дрался с теми, кто был слабее его или моложе. Дрался со старшими после какого-нибудь спора или обиды, нанесенной слабому. Он был «слабозащитником». Ему часто доставалось, его колотили крепко. Он никогда не жаловался и, уверен, считал позором пожаловаться, что ему крепко досталось. Он был добрым мальчиком, в отношении товарищей у него была ласковость, с возрастом она прошла.