здесь делаешь? Я тебя пристрелю, шкет ты этакий!
С испугу я заплакал, и он, видя мои слезы, смягчился и сказал:
– Ну-ка марш отсюда, пока офицер не увидел! Вишь народу сколько застрелили? Смотри и запомни, что видел, да не болтай только. Ну, беги и не оглядывайся, Бог с тобой!
Дома я все рассказал тете Поле. Утром она не хотела меня отпускать на улицу, но удержать меня было невозможно. Пошел на Невский, а там шествие рабочих с питерских заводов, требовавших разгрома царского правительства, кричавших «Долой монархию», пели «Вы жертвою пали» и «Отречемся от старого мира». Несли транспарант из черной материи, по которой белым было написано «Смерть царю». Шествие встретили конные полицейские, которые врезались в толпу. Но их не испугались – полицейских стаскивали с коней и избивали. На подмогу полиции прислали казаков. Они принялись бить всех подряд нагайками. Гонясь за людьми, заскакали даже на паперть Казанского собора. Мне досталось по спине ногайкой, так что распоролся пиджак. В ответ я чем-то бросал в казаков. После этой бойни меня из дому не выпускала даже тетя Поля. У нас дома собралась вся родня, и тетя попросила дядю Сашу найти мне хоть какое-то место, чтобы определить меня на работу и мне некогда было бы бродить по улицам».
По решению семейного совета Васю Немова определили на работу «мальчиком» к богатому мануфактурщику К. И. Татаринову. Хозяин положил год «испытательного срока», чтобы паренек «выучился делу». За это время жалования ему не полагалось – Вася должен был работать «за харч, одежу и науку». Даже «чаевые» – коли удастся таковые «сшибить» – должен был сдавать хозяину. Без спросу из магазина нельзя было отлучиться. И все же, несмотря на все строгости, Василий «прижился» у Татаринова. Мальчика, что называется, приметили.
Судя по тому, что Василий был отдан «в люди» десяти лет от роду и с той поры никакого упоминания об учебе не осталось, в его образовательном багаже была только начальная земская школа. Но мальчишка был шустрый, сообразительный. Легко схватывал, поддавался обучению, а главное в нем было заметно это желание к самосовершенствованию. По-видимому, за эти самые качества – шустрость и сообразительность – из мануфактурного магазина Василия «взяли в дом к хозяину» на должность «мальчика для услужения».
Господин Татаринов слыл меценатом. Дома у него собирались большие компании творческих людей, в числе которых бывали знаменитые композиторы и артисты – Николай Андреевич Римский-Корсаков, Александр Константинович Глазунов, Фёдор Иванович Шаляпин, Мария Гавриловна Савина, Вера Фёдоровна Комиссаржевская, Владимир Николаевич Давыдов, Константин Александрович Варламов, Юрий Михайлович Юрьев. В дружеском застолье они вели разговоры об искусстве, обсуждали новые спектакли, вспоминали прежние, хвалили одних, поругивали других, пародировали третьих. Случалось, устраивали домашние концерты. И хотя Ваське Немову на эти суаре ходу не было, он умудрялся тайком пробираться в соседнюю комнату, откуда мог видеть и слышать участников музыкальных вечеров, наслаждаясь их искусством. Пока что со стороны [7].
Пристрастившись к театру, подросший Василий особое предпочтение отдавал опере. Хозяин этому не препятствовал, и когда было можно, юноша ходил в Мариинский театра и театр Филармонического общества. Большую роль в жизни Василия Немова сыграл Народный дом на Выборгской стороне. Там был самый настоящий театр, на сцене которого ставили драматические спектакли и оперы любительские труппы. В Народном доме имелась обширная библиотека с читальным залом. Работали разнообразные кружки для взрослых и детей. Там читались лекции на самые разные темы. Занятия в Народном доме серьезно расширили кругозор юноши, а кроме того, он завел там весьма полезные для себя знакомства.
В театре Народного дома сложилась сильная оперная труппа, которой руководил Николай Николаевич Фигнер – оперный певец, друг Чайковского, первый исполнитель роли Германа в «Пиковой даме» и Ленского в «Евгении Онегине».
Оставив карьеру военного моряка, Фигнер поступил в Петербургскую консерваторию, откуда его изгнали за бесталанность и слабый голос, но он не сдался. Добившись субсидий частных благотворителей, Николай уехал в Италию, где учился в Неаполитанской консерватории. Дебютировал в 1882 году на сцене неаполитанского театра в главной роли оперы «Фауст» Шарля Гуно. Потом был Милан – опера «Фра-Дьяволо» Даниэля Обера и контракт на гастроли по театрам итальянской провинции. Пройдя эту «итальянскую апробацию» и приобретя уже кое-какую известность, Николай Николаевич гастролировал в Мадриде, Бухаресте и ряде других европейских городов, театры которых славились своими оперными постановками.
Наконец в 1887 году Фигнер с триумфом возвратился туда, где его отвергли, – он пел в Петербурге на сцене Императорской русской оперы. Его признали солистом и зачислили в штат труппы оперного театра. О прежних гонениях никто предпочитал не вспоминать. В 1895 году Николай Николаевич был увенчан званием солиста Его Величества. В 1912 году его произвели в «штатские генералы», пожаловав чин действительного статского советника. Из-за сахарного диабета Николай Николаевич принужден был оставить большую сцену, но вовсе уйти из столь милого его сердцу мира театра он просто не мог. Возглавив Народный дом на Выборгской стороне, Николай Николаевич управлял его оперной труппой любителей и сам порой не прочь был «тряхнуть стариной», выходя на сцену со своими подопечными.
В труппе Народного дома Вася Немов подвизался в хористах. Голосистого паренька приметил Фигнер, и между ними завязались отношения, которые Василий Васильевич называл дружбой, хотя скорее это было покровительство одного и ученичество другого. Они познакомились в 1910 году, когда Вася уже вступил в пору цветущей юности. Ему исполнилось 17 лет, и перед ним встал вопрос – что делать далее. Оставаться «мальчиком при доме» он не мог – вырос. Взрослая мужская прислуга уже выходила из моды – новый век диктовал свои правила. По торговой части он не пошел. Образованием молодой человек похвастаться не мог. На завод поступать было поздно – профессии учились с мальчиков. Ровесники Васи уже давно вышли из учеников, обжились среди фабрично-заводского люда, обзаводились семьями. Рядом с ними он бы выглядел чужаком-переростком. Да, видимо, не особо и хотелось ему руки пачкать – его манила сцена, и по-своему это был верный ход. Тогда для актеров и певцов образовательный ценз не требовался. Был бы талант и амбиция. Но, чтобы «прибиться к театру», нужно было «себя показать», а этому тоже надо было учиться. И такая возможность у него была! Благоволивший Василию господин директор Народного дома взялся обучать юного хориста разным актерским хитростям.
Будучи искушен в жизни театрального «закулисья», Николай Николаевич на правах старшего товарища рассказывал Василию о великих певцах, знакомил его с тонкостями театрального мастерства. В свою очередь Василий пробовал «показывать» фрагменты из произведений Гоголя, Тургенева, Островского, Толстого, Чехова. Получалось у него, как у всех начинающих, не очень хорошо, но Фигнер подбадривал, говорил, что труден первый шаг, а задатки есть. Отмечал богатую мимику, хорошую память, эмоциональность и наблюдательность, но указывал и на недостатки – слабость внутреннего перевоплощения, недостаточную индивидуализацию речи персонажей. Советовал работать над речью, голосом, глубже вникать в тексты пьес, смелее создавать свой сценический образ.
Господин директор свел паренька с хористом Народного дома Исаем Григорьевичем Дворищевым, носившим почти официальное звание «адъютант Шаляпина». В этом было много правды. Он и впрямь исполнял при знаменитом басе роль, схожую с адъютантской. Сын портного из черты оседлости, Исай начинал как певчий синагоги местечка Друя Виленской губернии. Войдя в возраст, он перебрался в Воронеж и там пристроился бутафором в местном театре. У него появился шанс «показаться», и голос Исая оценили, разрешив ему петь в хоре. Постепенно, занимаясь с такими корифеями жанра, как Леонид Собинов и Иосиф Томарс, он «вышел в солисты». Уехал из Воронежа в Казань, где поступил хористом в местную труппу, а в Самару его пригласили уже как солиста. Потом были Одесса, Харьков, Москва, Санкт-Петербург. Довелось ему выходить на одну сцену с Шаляпиным, и они крепко подружились. Пробовавший себя в качестве режиссера, Исай Григорьевич помог Фёдору Ивановичу в постановках его выступлений и так проявил себя, что без него Шаляпин уже никуда не ездил и нигде не выступал.
Утвердившись в столь важной
