Первый труд Кондорсе по математике относился к интегральному исчислению; он был представлен Академии наук в мае 1765 года и заслужил самые лучшие отзывы Д’Аламбера и Лагранжа. В это время Кондорсе с большим рвением занимался именно математикой, и его мемуары один за другим печатались в сборниках трудов академий Берлинской, Петербургской, Болонской.
От чистой математики Кондорсе перешел к астрономии и занялся труднейшим вопросом об определении пути комет. Этим предметом занимались Ньютон, Фонтен, Эйлер; несмотря на последнее обстоятельство, вопрос был настолько еще не решен, что Берлинская Академия назначила в 1774 году премию за научную его обработку. Премии никто не заслужил, и присуждение ее отсрочили до 1778 года. В этом году Кондорсе получил ее пополам с Темпельгофом.
В июне этого года Лагранж писал Кондорсе: «Ваш превосходный труд заслужил бы полную премию, если бы Вы потрудились дать приложение Ваших общих теоретических соображений к какой-нибудь одной комете; это последнее условие входило в требование Берлинской Академии наук». Но для этого необходимы были сложные вычисления, которых всегда избегал Кондорсе. Он говорил, что механизм этого рода требует самого напряженного внимания и нисколько его не возбуждает. В упомянутом нами труде выступают с большою ясностью особенности научных занятий Кондорсе. Он легко преодолел все аналитические трудности и остановился перед сравнительно ничтожными; очевидно, при своих занятиях он не имел в виду решения задачи, поставленной Берлинской Академией, и потому выполнил только ту часть труда, которая представляла интерес для него самого. То же самое в большей или меньшей степени относится и ко всем другим его трудам в области точных наук. Он обращал слишком мало внимания на изложение. Его мысли иногда по глубине и силе можно сравнить с мыслями Эйлера и Лагранжа, но выражены они далеко не так просто, ясно и точно. Д’Аламбер, сам не всегда безупречный в этом отношении, удивлялся, что Кондорсе как бы совершенно забывал о своем читателе. В марте 1772 года он писал по этому поводу Лагранжу: «Я очень желаю, чтобы наш общий друг Кондорсе, обладающий таким сильным умом и талантом, изменил свою манеру писать, но должно быть она лежит в его природе». Эта небрежность в изложении научных трудов скорее обусловливалась отношением Кондорсе к точным наукам; он находил в них глубокий интерес, но считал эти занятия для себя и для своих современников делом второстепенным.
Занятия наукой он предпочел военной карьере, к которой чувствовал совершенную несклонность. Но слишком большая восприимчивость не давала ему ограничиться одной наукой, уйти в занятие математикой. И эта неспособность хотя бы на время всецело отрешиться от жизни наложила свою печать на все его научные труды. От математики Кондорсе легко и охотно переходил к вопросам нравственности, занимавшим его голову еще в то время, когда он ходил в белом платье. Девятнадцати лет от роду в одном из своих писем к Тюрго он уже высказывал мысль, что, преследуя истину, необходимо прежде всего отложить всякие теологические соображения. Эта мысль созрела в его голове под кровлей иезуитов. В 1775 году он писал также Тюрго: «Необходимо подчинять все личные интересы чувству долга и беречь как драгоценный дар свою природную чувствительность и сострадание к ближним, которые составляют источник всякой добродетели».
Как ни скудны наши сведения о детстве и юности Кондорсе, нам понятна история внутреннего развития его главных свойств – чувствительности и сдержанности, которым он сам придавал такое большое значение в жизни. Прежде чем он начал учиться и стал размышлять, сердце его согрела любовь ко всему, что способно чувствовать и страдать.
После смерти Д’Аламбера Кондорсе только урывками занимался математикой; он начал было печатать свой новый трактат об интегральном исчислении, но издал только первые 16 листов, затем отдался другим занятиям и, по-видимому, совершенно о нем забыл; дальнейшая судьба этого замечательного труда нам, к сожалению, неизвестна.
Справедливость требует сказать, что такое отношение к чистой науке было более или менее свойственно всем французским математикам того времени.
Из биографии Д’Аламбера нам известно, что и его жизнь нередко отвлекала от науки наук; то же самое происходило с Лазаром Карно и Монжем; астроном Бальи погиб на эшафоте. Исключение в этом отношении представляет только Лаплас. Что касается Кондорсе, то отзывчивость его к вопиющим вопросам жизни не знала пределов. В занятиях своих математикой Кондорсе главным образом видел могучее средство развить и укрепить свой ум, и впоследствии он не раз и в письмах, и в разговорах высказывал оригинальную мысль, что научная деятельность служит подготовкой к общественному поприщу.
Оставив продолжение труда по интегральному исчислению, Кондорсе обратился к теории вероятностей, стремясь приложить ее к вопросам нравственности и политики. Это стремление было так ново в то время, что подняло целую бурю, и Кондорсе пришлось со всей энергией отстаивать возможность этого приложения. Теория вероятностей уже оказала великие услуги человечеству: она уяснила всю бесполезность лотерей, азартных игр, пролила истинный свет на все без нее непонятные финансовые операции, которые заключали в себе поистине нечто таинственное для людей, незнакомых с этой теорией. Но Кондорсе хотел воспользоваться своими знаниями анализа, чтобы значительно расширить область приложения теории вероятностей к вопросам общественной жизни и проложить ей новый путь.
И в этом заключается его громадная заслуга, к сожалению последняя в области математики. Мало-помалу другие предметы совершенно отвлекли его внимание. В 1770 году Кондорсе сопровождал Д’Аламбера в его поездке в Ферней к Вольтеру. Несмотря на то, что Вольтер в то время был уже очень стар, он совершенно очаровал Кондорсе; последний писал Тюрго: «Я нашел Вольтера таким живым и деятельным, что готов был бы считать его бессмертным, если бы он не обнаружил такой беспощадной несправедливости к Руссо». Во всяком случае знакомство с Вольтером произвело сильное впечатление на Кондорсе и возбудило в нем страсть к литературе. С другой стороны, дружба с Тюрго склоняла его к занятиям политической экономией, имеющей близкое отношение к вопросам благосостояния человечества. Из этого, однако, не следует, что Кондорсе был человеком просто подчиняющимся постороннему влиянию. Для того чтобы понять, какое значение для него имела дружба, необходимо познакомиться со многими особенностями его характера и с его взглядом на дружбу.
Характеристикой замечательной личности Кондорсе мы обязаны двум женщинам: жене друга нашего философа, академика Сюора, и госпоже Леспинас, прозванной Музой «Энциклопедии» за свою близость к философам своего времени. Обе они сходятся, как мы увидим, в том, что господствующей чертой характера Кондорсе была доброта.
