Брат еще что-то рассказывал и показывал мне, но я уже плохо слушала и плохо видела заплаканными глазами. Мне было жалко Шмита, жалко погибших рабочих. А тут еще вспомнила тихую нашу деревню Володово, подружек, с которыми так весело было играть, и еще пуще заревела. Василий купил мне в одном из лотков Моссельпрома, которые попадались на каждом шагу, длинную конфету в красивой, яркой, витой обертке с кистями, но и это меня не утешило. Тогда он стал расспрашивать о доме, о матери, о братьях.
- Как папа умер, - всхлипывая и размазывая по лицу слезы, принялась рассказывать я, - мама стала часто болеть, плакать и молиться богу. Она и нас стала заставлять ходить в церковь, молиться, когда садились за стол. Зина с Костей хитрые - крестятся и на маму смотрят. А я так не могу, обязательно на икону взгляну.
- А почему тебе нельзя на икону смотреть?
- Да я ведь пионерка, крестный! Ты что, не видишь разве - на мне галстук пионерский?
Брат впервые внимательно оглядел меня.
У меня, действительно, был линялый-прелинялый галстук, выглядывавший из-под воротника пальтишка. На ногах - яловые полусапожки с резинками, сшитые маминым братом дядей Мишей. На голове платок, а из-под него торчали две косички с бантиками.
- Галстук пионерский мне сшила из своей кофточки сестра Маня, моя крестная, - похвалилась я, и тут брат заметил:
- Ты меня, пожалуйста, крестным-то не зови, я ведь коммунист, депутат Моссовета...
Так, разговаривая, мы дошли до дому.
В семье брата мне было хорошо, особенно от теплых ручек годовалого Юрки. Он не отпускал меня ни днем ни ночью, а если случалось, что меня не оказывалось рядом, начинал так реветь, что будил всех в квартире.
В школу я не ходила, так как опоздала на два месяца. Гуляла с Юркой, с ребятами из нашего двора по Курбатовскому переулку, помогала по дому, бегала в магазин за хлебом. Как-то послали нас с Томкой, подружкой, жившей этажом ниже, за керосином на Малую Грузинскую улицу. Но вместо керосиновой лавки нас занесло в парикмахерскую. Остригли мы там косы и попросили сделать самую модную в то время прическу - "чарльстон". Ну и получили - чуть ли не под первый номер, на лбу завитушка какая-то в сторону. Вышли с Томкой из парикмахерской, посмотрели друг на друга и заплакали. Чтобы не напугать домашних, пришлось в аптеке купить по аршину марли да завязать свои легкодумные головушки. На оставшиеся деньги мы купили по два фунта керосину в каждый бидон и отправились домой. Приближаясь к дому, идем все тише и тише, наконец, наши шаги на лестнице совсем замедлились. Однако вот и Томкина дверь. Я позвонила - и через ступеньки вверх! Вскоре на весь подъезд раздались вопли моей подруги... Долго я поднималась к себе в квартиру, долго стояла у двери, но решив - будь что будет, позвонила. Открыла Катя, жена брата. Увидела меня с забинтованной головой и запричитала:
- Нюрочка, девочка, что с тобой? Да лучше бы я сама сходила за керосином! -И стала медленно, боясь сделать мне больно, разматывать с моей головы марлю. Сняла и обомлела.
- Нет, я тебя пороть не буду, дрянная девчонка! Пусть брат тебя проучит. Садись и решай десять задач и двадцать примеров из задачника, который я тебе купила! - Катя взяла Юрку, бидон, из которого уже успели вытечь те два фунта керосина, и ушла.
Я подтерла керосиновую лужу и села решать задачки. А тут зашла соседка по квартире - спросить, почему так сильно пахнет керосином, увидела меня во всем великолепии цирюльного искусства и ахнула:
- Где же твои косы, Нюрочка?
- В парикмахерской остались, тетя...
Соседка взяла ножницы, подстригла мою завитушку на лбу, расчесала получилась челочка.
- Вот так лучше, - сказала она и ушла, а я опять села за задачки.
Вечером, перед приходом брата, Катя выпроводила меня к Томке:
- Иди, посиди у Фроловых, а я Васю подготовлю.
И подготовила. Когда я заявилась домой, брат сердито посмотрел на меня, ухватил за ухо и начал трепать да приговаривать:
- Ах, ты негодница! Самовольница! Надо бы тебя бритвой побрить!.
От наказания меня спас Юрка. Увидев такое надругательство над своей любимицей, услышав мой неистовый рев, он громко заплакал, скатился с дивана, поднялся на еще неокрепшие ножки и сделал первые шаги в его жизни - в мою сторону, защищать!
Мир в доме был восстановлен. За ужином Катя даже сказала:
- Вася, посмотри-ка на нее - а ей идет челочка...
Зимой в нашем дворе залили каток. Привязав веревками самодельные деревянные коньки к валенкам, мы даже выписывали на льду какие-то фигуры. Побывала я в цирке - выступал сам дедушка Дуров. Сводил меня брат и в Большой театр. Помню, шла опера Бородина "Князь Игорь". Я не понимала тогда ни музыки, ни пения, но половецкие пляски и арию князя Игоря запомнила на всю жизнь.
Забегая вперед, скажу, что однажды мне придется слушать эту арию в плену у гитлеровцев. Пленный итальянец Антонио будет ее петь для синьорины Анны, пока немцы не расстреляют его. Годы спустя, когда у меня родится второй сын, я назову его в честь русского князя - Игорем...
Так, со всякими разностями, открытиями, восторгами отроческого возраста, прошла моя первая московская зима.
Нарекли Егором
На лето нас с Юркой отвезли в деревню.
Мама, узнав, что внук не крещеный, решила исправить этот непростительный грех, и в тайне от сына и невестки окрестила Юрку в церкви и нарекла Егором. Когда брат с женой приехали в отпуск, то из каких-то источников узнали о крещении их сына. Вася рассердился на маму и стал ей выговаривать, что вот уже двенадцать лет Советской власти, а она все тянет назад. Невестка же, мать Юрки, перевела все в шутку, долго смеялась, и все еще и еще раз просила рассказать, как крестили ее сына, и как он не хотел вылезать из купели, бил руками по воде, брызгался и весело смеялся.
Когда отпуск у брата окончился, в Москву они уехали без меня. Мама воспротивилась моему отъезду:
- Нечего там в Москве баклуши бить. Пусть здесь ходит в пятый класс, хотя и далековато - пять километров туда, да пять обратно, по бездорожью... Но ничего, выдюжит. Сказывали, что Ломоносов с Севера из Архангельска за грамотой в Москву пешком пришел.
- Так то Ломоносов - отозвался брат. -Мы ведь тоже ходили и теперь еще ходят в начальную школу с первого по четвертый класс за четыре километра от нашей деревни да в любую погоду.
- А старики рассказывали, что раньше-то в нашем Володове была своя школа и свой учитель, который учил крестьянских ребятишек грамоте еще до отмены царем крепостного права, - разговорилась мама.
- Каким еще царем? - спросила я.
- Да Александром Вторым. Разве ты не видела у нас в амбаре на полке лежит чугунная плита с изображением царя Александра освободителя?
