К моей пулеметной позиции подошел лейтенант Притулин. С нервным смешком сказал:
- Вот тебе и разведка! Немцы орут с перепугу: "Доватор! Доватор!" Смехотища. Видно, крепко насолил им покойный генерал Лев Михайлович, что до сих пор не забыли...
- Ладно, - прервала я его, - эмоции потом. Что будем делать, возвращаться?
- Ну уж не-ет, - весело протянул Притулин. - Завоеванное не отдаю! Займем оборону. Донесение отправил. - Он взглянул на светящийся циферблат своей трофейной штамповки. - Через два часа подойдут наши. А пока надо держаться. Ты шутишь: с ходу взять населенный пункт и добровольно его оставить! Да кто же это нам простит? Да я и сам себе до смерти не простил бы этакое...
- Пожалуй, ты прав. Интересно: что за насыпью? Может быть, они там засели? Надо бы проверить.
- Послал двоих. Слушай, мои хлопцы фашиста поймали. В одних кальсонах. Трясется от страха, как студень. Хочешь посмотреть? Айда в дом.
Пленный был удивительно несимпатичный. Тощий, как жердь. Тускло-рыжий. Кривоносый. Он был не одет - в нижней теплой рубахе, кальсонах - и глядел на свои соломенные огромные эрзац-боты. Ноги его дрожали мелкой дрожью.
В доме вовсю хозяйничали наши разведчики, весело переговаривались, складывали в парусиновый саквояж все бумажки подряд и жевали соленые трофейные галеты. Меня тоже угостили.
Я глядела на пленного с брезгливой жалостью.
- Да оденьте вы этого черта! - сказала Притулину. - Смотреть противно.
Хорош и такой, - отмахнулся лейтенант, - небось не сдохнет.
Я съехидничала:
- Боишься, не поверят, что взял в одном белье?
- Ну и язва же ты! - Притулин сверкнул глазами. - Ребята, оденьте это чучело. Девушка смущается.
Мы заняли круговую оборону, использовав немецкие заснеженные окопы и трофеи: ротный миномет с изрядным запасом мин и пулемет МГ-37. Позиции были выгодными: с пригорка подступы просматривались отлично. Лесок на восточной окраине, в котором мы первоначально остановились, нас мало беспокоил, вряд ли можно ожидать нападения со стороны нашего тыла.
И мы решили без боя деревню не отдавать, тем более что возвратившиеся из-за насыпи разведчики доложили, что там никого нет.
- Куда же они подевались? - удивилась я вслух, имея в виду немцев.
- В Берлин драпанули! - пошутил Притулин. Его так и не покидало приподнятое настроение. А посланный с донесением наш гонец между тем не возвращался. Связи с полком не было. По истечении трех часов командир разведки заметно стал нервничать:
- Куда он провалился? Давно пора бы тут нашим быть. На мину, что ли, напоролся?
Посоветовавшись со мной, он послал в штаб полка дублера. Нас осталась горсточка: пятнадцать конников и два пулеметчика. Вот и все войско. И если фрицы, опомнясь, вернутся, будет жарко...
Ночь угасала в напряженном ожидании. Мы мерзли в окопах: у нашего "максима" - Чурай, у трофейного МГ - я, у миномета - Притулин. А между огневыми точками невидимо притаились разведчики.
Но фашисты не вернулись. И все еще не было вестей от наших гонцов. А на рассвете нас вдруг атаковали лыжники. Наши! Из соседней дивизии.
Сначала по деревне ударили минометы. В сухом морозном воздухе звук выстрела как бы двоился, было непонятно, откуда бьют, и мы не сразу догадались, что это свои. Но когда вдруг за нашими спинами послышалось "ура", нас как ветром выдуло из окопов. Лыжники вынырнули из восточного лесочка, рассыпались по полю, как белые хищные птицы, и стремительно ринулись в атаку.
Это была бы великолепная картина, если бы не густой автоматный огонь. Нет ничего обиднее, чем погибнуть от своей же пули. Пришлось укрыться за домами. Лейтенант Притулин возмутился:
- Нахалы слепые! По своим лупят! Подкинуть бы им парочку мин, чтоб уж бой был по всей форме...
Обнаружив в деревне нашу разведку, лыжники очень удивились. Поздравляли нас, извинялись, шутили и хохотали: "Своя своих не познаша..." Невесел был только их комбат, молодой и, очевидно, самолюбивый. Но его тоже можно понять: кому же охота прослыть героем досадного и смешного происшествия.
Через рацию лыжников Притулину удалось связаться со штабом нашего полка. Как мы и предполагали, с нашими гонцами было неблагополучно: один из них подорвался на мине, второй - задержался с тяжело раненным товарищем. Не бросишь же его на снегу!
- Угадай: что сказал командир? - спросил меня Притулин.
Я промолчала. Усталость опять навалилась вдруг, да такая - хоть замертво в снег.
- Он сказал: "Спать, герои!" - улыбаясь, продолжал разведчик.
- Герои... - усмехнулась я.
- А то, скажешь, нет?
Я отмахнулась:
- Отвяжись, бахвал! Я сплю на ходу.
Мы с Чураем распрягли и разнуздали озябшего жеребца, с трудом водворили его в тесный хлев. Притащили с позиции пулемет и, привязав к саням, отправились спать.
Я брезгливо скинула с кровати ворох примятой соломы и улеглась на голые доски. Чурай устраивался на узкой лавке. Проваливаясь в небытие, я его спросила:
- Василий, как думаешь, герои мы?
Пулеметчик ответил не раздумывая:
- А, какие там герои! Просто повезло. Вот если бы атаку отбили. А это так, обыкновенное дело.
Он прав. Да, это так - обыкновенное дело на войне.
