Дед Баранский и его семья
Мать моя, Любовь Баранская, родилась в Могилёве в 1871 году. Она была третьим ребенком, третьей дочерью из числа четырех. Бабка моя, Ольга Сергеевна, тогда еще Оленька Соколова, вышла замуж совсем молоденькой за учителя Могилёвской женской гимназии Николая Баранского. Молодой человек был приглашен давать Оле уроки. Ее занятия в пансионе прервались в связи с болезнью и смертью отца, а ей необходимо было сдать экзамены за курс гимназии и получить аттестат. Девушка хотела получить право на преподавание, чтобы зарабатывать уроками музыки (она недурно играла на фортепиано), а работать им со старшей сестрой Валентиной было необходимо.
Занятия с молодым учителем, преподававшим историю, географию и словесность, кончились любовью. Семейное предание гласит, что учитель был истинный златоуст и завораживал ученицу рассказами об исторических событиях и путешествиях. Однажды он, придя на урок, объяснился Оле в любви и предложил руку и сердце. Барышня смутилась и растерялась. Он ждал. «Так будет ответ?! — закричал он вдруг громовым голосом. — Да или нет?!!» — и так трахнул стулом об пол, что стул развалился. Оленька вскрикнула и кинулась к матери. Анастасия Ивановна, выслушав испуганную дочь, утешила: «Дурочка, это же он тебе в любви объяснился, предложение сделал».
Так началась нелегкая супружеская жизнь Ольги Сергеевны, моей бабки. Думаю, будь Оленькин отец жив, он не отважился бы отдать дочь в руки этому темпераментному оригиналу. Но, видно, тот очаровал ее: был хорош, мужествен, имел низкий красивый голос, блистал красноречием, возможно, унаследовал его от отца-священнослужителя.
Я уже говорила, что дед Баранский не ладил с начальством, вообще трудно ладил с людьми, был нетерпим и неуступчив. Не удержался он и в Могилёвской гимназии; пришлось переехать в Белгород, затем в Вологду. Сколько времени продержался там — не знаю. В семье он бывал наездами. Но похоже, что оседлая семейная жизнь его и не прельщала особо. Мама, которая помнит себя с четырехлетнего возраста, пишет, что приезды отца были для детей веселыми праздниками: он играл с ними, шалил, рассказывал забавные истории, привозил подарки. Среди даров была прекрасная кукла, привезенная для старшей дочери Кати. Кукла имела настоящие белокурые волосы, закрывала глаза, а главное — говорила «мама». Младшим сестричкам Катя куклу не давала, боялась за ее фарфоровую головку. Однажды, когда Кати и матери не было дома, младшие — Люба и Женя — завладели куклой, забрались в дальнюю комнату и разобрали ее по частям, чтобы выяснить, отчего и как это она может говорить. Бабушка, Анастасия Ивановна, не усмотрела — видно, была занята с маленькой Надей. Девчонки выдали себя громким рёвом над останками куклы, поняв, что она погублена. Их, конечно, наказали, а куклу починили в мастерской.
Мириться с жизнью, в которой короткие встречи перемежались с долгими разлуками и одиночеством, а дети росли без отца, Ольга Сергеевна не могла и после очередного перевода Баранского — из Вологды в Томск — твердо заявила о переезде к нему всей семьей — с детьми, матерью и сестрой. Недавно пережитое горе — смерть дочери Жени от менингита — укрепило Ольгу Сергеевну в этом решении. Мама вспоминает, что было немало шуму и споров по поводу переезда.
И все же он состоялся. Это было долгое и сложное путешествие. Из Могилёва отправились до железной дороги на лошадях, на простых телегах. Трое взрослых и трое детей ехали под будкой из рогожи, на второй телеге везли вещи, но часть их — сундук, корзины — была в телеге с людьми. Теснота, дети спали, свернувшись калачиком, ноги немели, а головы болели от тряски. Ехали поездом до Нижнего Новгорода, от него пароходом до Перми, потом опять по железной дороге и, наконец, от Тюмени до Томска десять суток пароходом по Иртышу и Оби. Эта часть пути была детям в удовольствие: день проводили на палубе, на стоянках сходили на берег.
Когда пароход причалил к конечной пристани на реке Томи, с берега раздался могучий бас: «Могилёв здесь?» Дети с радостным визгом бросились к отцу. На извозчиках все семейство отправилось к снятому в Томске дому.
Дух дома определялся яркой и шумной личностью моего деда. Он был крепок физически (рослый, весом под девять пудов, сильный), стоек в своих привычках и убеждениях и до старости сохранял стать гордого своей независимостью человека. Воспитывался он на идеях просветителей-шестидесятников, был поклонником Д. И. Писарева, которого читал и слушал, — они были знакомы. Не разделял только его отношения к Пушкину. Под влиянием Писарева и его сочинений, общения с ним, а также прочитанных книг русских и иных анархистов — Бакунина, Кропоткина, Прудона — сложилось у деда самобытное свободолюбие: он ненавидел самодержавие, бюрократию, но не признавал никакого социального учения и общественного движения. Был он глашатаем личной свободы, постоянно восклицая: «Свобода прежде всего!» В гневных речах — больше дома, чем в классах, — он обличал российскую государственность, монархию, чиновников, которых называл «чинодралами». Любимой его поговоркой было собственное изречение: «Всякое начальство — подлец».
На новом месте началась новая жизнь.
Ольгу Сергеевну радовало воссоединение семьи. Наконец будет дом как дом, дети станут расти с отцом. Даже зима с лютыми морозами не пугала ее. Жизнь в Томске недорогая, край богатый, город больше и культурнее Могилёва.
Дед работал в двух гимназиях — мужской и женской. В женской, Мариинской, вёл три предмета: историю, географию, русскую словесность. Давал он уроки и на дому. Семья была немалая, прибавлялась; росло и хозяйство. Заработков деда не хватало, бабушка снова давала уроки музыки.
За обеденным столом случалось человек двенадцать. Пельменей лепили «полтыщи», говорила мама. К этой работе привлекали девчонок. Сибирское блюдо полюбили, зимой можно было готовить впрок, выставляя пельмени на мороз. Хозяйство вела бабушка, Анастасия Ивановна, — худенькая, маленькая, удивительно шустрая и управная. Когда родились мальчики, Коля и Митя, хлопот стало больше. К имевшейся уже лошади прибавилась корова. Без лошади было трудно — на ней и воду привозили, на зиму запасали дрова и сено. На базар тоже без лошади не отправишься — продукты закупали пудами: муку, крупу; зимой — мясо. Всё было дешево: мука — 1 руб. 60 коп. за пуд, мясо — столько же, сахар подороже — 8 рублей. Летом заготавливали варенье, всяческие соленья и маринады. Капусту, огурцы, грибы — бочками, варенье — в полупудовых банках. Мама говорила, что летом «на дачу», то есть в деревню, выезжали целым обозом, вели за телегой и корову — на летнюю пастьбу.
