Здесь встретился Зелинский впервые и с химией. За 20 лет до него в этом самом физическом кабинете начинал свою научную деятельность молодой «преподаватель естественных наук» Д. И. Менделеев. Здесь, пользуясь несложным учебным оборудованием, проводил он работу по «удельным объемам». Это исследование было первым шагом к великому открытию периодического закона.
Учитель естественной истории рассказал как-то о Менделееве, упомянув и название его труда — «Основы химии». Юноши отправились в публичную библиотеку и взяли эту книгу. Не все было понятно в ней — Менделеев писал сложно, — но многие мысли его заставили Николая Зелинского впервые задуматься о значении химии в жизни.
Менделеев писал: «Недалеко то время, когда знание физики и химии будет таким же признаком и средством образования, как сто-двести лет тому назад считалось знание классиков… Изучение физики и химии определило возможности развития естествознания…»
И далее о химии: «Узнать, понять и охватить гармонию научного здания с его недостроенными частями— значит получить такое наслаждение, какое дает только высшая красота и правда». «Тут поле истинным открытиям».
К «Основам химии» Н. Д. Зелинский возвращался много раз в своей жизни, и, возможно, первое чтение этой книги было первым шагом на его пути в химию. Недаром много лет спустя ученый писал: «Основы химии» объединили всех русских химиков, были связующим звеном между ними и Дмитрием Ивановичем, а потому мы все являемся его учениками, преданными его научным заветам».
Труд Менделеева произвел на Зелинского и его друга большое впечатление, он утвердил их в стремлении к естественным наукам. Они решили попытаться побывать в университете на лекциях профессоров-естественников.
Новороссийский университет размещался в том же здании бывшего лицея, что и гимназия. Это способствовало сближению гимназистов-старшеклассников со студентами. Гимназисты интересовались жизнью университета, были всегда в курсе всех происходивших там событий, ходили на лекции лучших профессоров.
Заняв у знакомых студентов форменные тужурки и фуражки, гимназисты пробирались длинными коридорами старого лицейского здания, хоронясь от пронырливого взгляда педеля. Ходили слушать «историков», экономиста Постникова, но больше всего бывало народу, когда читали Мечников и Сеченов. На лекцию Сеченова попал и Зелинский. Эта первая слышанная им лекция произвела на него большое впечатление. Он был увлечен новизной и смелостью высказанных профессором мыслей.
«Все бесконечное разнообразие деятельности мозга, — говорил своим слушателям Сеченов, — сводится к одному лишь явлению — мышечному движению. Смеется ли ребенок при виде игрушки, улыбается ли Гарибальди, когда его гонят за излишнюю любовь к родине, дрожит ли девушка при первой мысли о любви, создает ли Ньютон мировые законы и пишет их на бумаге — везде окончательным фактором является мышечное движение. В основе деятельности нервной системы лежит рефлекс — реакция организма на раздражения, поступающие из внешней среды… Все акты сознательной и бессознательной жизни по способу происхождения суть рефлексы». Юноши слушали затаив дыхание. По словам близких, именно после этой лекции Зелинский окончательно решил посвятить себя изучению естественных наук. Пользуясь всякой возможностью, он проникал теперь на лекции Сеченова и Мечникова. Зелинский мечтал о работе под руководством этих ученых.
Студент. — Новые люди. — Прошлое и настоящее университета. — Под угрозой увольнения.
Наконец долгожданный день настал: Николай Зелинский — студент Новороссийского университета. В июне 1880 года он окончил гимназию, вопрос о выборе будущей специальности был давно решен. На имя ректора университета было: подано прошение. В августе пришел ответ: Николай Дмитриевич Зелинский принят на первый курс естественно-исторического отделения физико-математического факультета.
По сводчатым коридорам бывшего лицея, созданного для воспитания из русской молодежи людей, покорных церкви и самодержавию, шли студенты, принятые в Одесский новороссийский университет в 1880/81 учебном году. Среди них высокий, худощавый юноша, темно-русые волосы зачесаны на косой пробор, над губой небольшие усики. Из-под густых бровей пытливо смотрят серые глаза. Таков портрет студента Зелинского.
Юноша сразу вошел в жизнь университета, ведь он уже не раз бывал здесь тайком на лекциях. Теперь пришел как полноправный студент.
В университете в те годы собрались прогрессивные научные силы, вносившие в стены учебного заведения новые достижения науки и передовые общественные взгляды.
Такими профессорами в 70—80-е годы на естественном отделении Новороссийского университета были Мечников, Сеченов, Ковалевский. Каждый из них в своей области служил развитию материалистической науки, каждый по-своему развивал и дополнял теорию Дарвина.
Илья Ильич Мечников приехал в Одессу в 1867 году и двадцати двух лет, в звании доцента, начал читать студентам курс зоологии. С первых лекций он приобрел любовь слушателей и неприязнь старых профессоров, в большинстве своём консервативных. Руководитель кафедры зоологии профессор Маркузен отнесся враждебно к деятельности молодого доцента. Он называл ее вредной, категоричной, порицал «безапелляционное» признание Мечниковым теории Дарвина и препятствовал сердечным отношениям между студентами и Мечниковым. Мечников писал Александру Ковалевскому: «Маркузен ужасно безалаберный, капризный и глупый человек, с которым невозможно иметь дело, а это-то и оказывается неизбежным. Он, например, сделал мне большую историю за то, что я позволил у себя заниматься одному студенту и пустил его в свою комнату».
Через три года на место ушедшего в отставку Маркузена был единогласно избран Илья Ильич Мечников. Он привлек в Новороссийский университет талантливейшего физиолога Ивана Михайловича Сеченова.
Сеченов, профессор санкт-петербургской Медико-хирургической академии, незадолго до этого выпустил труд, названный им «Рефлексы головного мозга». В нем молодой ученый смело доказывал зависимость психической жизни человека от внешней среды.
Цензура запретила «Современнику» печатать работу Сеченова, но «Рефлексы головного мозга» все же были напечатаны в «Медицинском вестнике». Небольшая газета, которую читал узкий врачебный круг, неожиданно вызвала огромный интерес у столичной и провинциальной интеллигенции. Мыслящая Россия заговорила о Сеченове. Многие видели в нем прототип героя романа Чернышевского «Что делать?» Кирсанова.
