В субботу вечером обязательно едем с братом на лодке рыбачить закидной сетью. Однажды ночь была тёмная, начиналась гроза. А известно — Ангара река суровая, быстрая, грести вёслами надо сильно и умело. Заметал Вася сеть. Лодку начало бросать то в одну, то в другую сторону. Я боюсь. Вдруг лодку нашу потащило, а я обессилела, уже грести не могу. Брат уговаривает меня: „Не бойся, Маня, наверно, сеть наша зацепила на дне коряжину“. Лодку несёт вниз по течению. Я стараюсь грести и причалить к острову. Наконец, лодка ткнулась носом в берег, я ухватилась за кусты.
Гроза разыгралась, засверкали молнии, пошёл сильный дождь. В лодке полно воды. Я начала вычерпывать её, а брат выбирает сеть. Вдруг он крикнул мне, что в сеть попалась большая рыба, и, когда подтянул снасть к лодке, схватил топор и ударил рыбину по пятнистой голове. И только тогда втащил её в лодку. Это оказался таймень длиной почти во весь шитик. И ещё попало двенадцать сигов.
После этого мы направились к деревне. Вася сел за вёсла, а я — на корму, рулить. Переплыли мы на свой берег, а унесло нас далеко-далеко по течению, я начала мёрзнуть. Села опять за вёсла, а брат стал работать шестом. И так мы кое-как докарабкались до деревни. Я осталась в лодке, а Вася пошёл за лошадью. Приехал, забрали нашу добычу и увезли домой.
И вот я, наконец, в тепле. Меня всю трясёт. Затопили камин в нашей спальне, дали мне выпить вина с чаем, и я уснула крепким сном. Встала только на другой день вечером.
Рыба наша потянула три пуда и пятнадцать фунтов. Продали её за десять рублей. Это были большие деньги. Мне купили платье и ботинки, а Васе костюм. Я болела целую неделю. Но стало получше — и опять потянуло на рыбалку…»
В 1925 году Иван Ильич скончался. А восемь лет спустя ушла из жизни и Мария Андреевна.
Через много лет Валентин Григорьевич в повести «Живи и помни» вложил в уста Настёны горькое воспоминание, которое, без сомнения, будущий писатель слышал от своей матери. В рассказе Нины Ивановны сын разве только сместил года: в тридцать третьем она уже не была подростком, как Настёна. И, возможно, судьба её отца была иной, чем у родителя героини, хотя в главном многое совпадает. Читаем в повести:
«В голодном тридцать третьем году, похоронив в родной деревне близ Иркутска мать и спасаясь от смерти сама, шестнадцатилетняя Настёна собрала свою малую, на восьмом году, сестрёнку Катьку и стала спускаться с ней вниз по реке, где, по слухам, люди бедствовали меньше. Отца у них убили ещё раньше, в первый смутный колхозный год, и убили, говорят, случайно, целя в другого, а кто целил — не нашли. Так девчонки остались одни. Всё лето Настёна и Катька шли от деревни к деревне, где подрабатывая на ужин, где обходясь подаянием, которое давали ради маленькой и хорошенькой Катьки. Без неё Настёна, наверно, пропала бы. Сама она походила на тень: длинная, тощая, с несуразно торчащими руками, ногами и головой, с застывшей болью на лице. Только Катька, для которой Настёна осталась вместо матери, заставляла её шевелиться, предлагать себя в работницы, просить кусок хлеба.
К осени сёстры кое-как добрались до деревни Рютино, где, Настёна помнила, жила тётка по отцу. Та поворчала, поворчала, но девчонок приняла. Настёна, отдышавшись, пошла в колхоз, Катьку отправили в школу. К этому времени стало полегче: принесли своё огороды, поспели хлеба. Голод, когда есть чем лечить его, лечить нетрудно, и уже к зиме Настёна мало-помалу взялась поправляться. А на следующий год ухнул такой урожай, что не отъесться было бы стыдно. Постепенно у Настёны разгладились ранние морщины на лице, налилось тело, на щеках заиграл румянец, осмелели глаза. Из недавнего чучела вышла невеста хоть куда».
Нина Чернова и в самом деле до двадцати одного года жила в деревне Рютино, а с началом коллективизации уехала в Иркутск и устроилась там резчицей на слюдяную фабрику. Несколько месяцев спустя молодых рабочих предприятия отправили в усть-удинскую деревню, помогать колхозникам собирать урожай. Там же оказался и двадцатилетний Гриша Распутин, приехавший из райцентра с бригадой своих сослуживцев отбывать ту же повинность. Можно сказать, что любовь их взросла на деревенском поле.
В феврале 1933 года, вскоре после дня рождения Гриши, молодые люди поженились. В документе, выданном загсом, было указано, что Григорий Никитич — служащий, а Нина Ивановна — рабочая.
Первый их малыш умер. Когда 15 марта 1937 года в молодой семье появился второй ребёнок, отец упрямо предложил супруге дать ему то же имя, что и первенцу, — Валентин. Близкие вспоминали, что молодой папаша будто бы сказал при этом: «В одну и ту же воронку снаряд дважды не попадёт».
Жить в Усть-Уде Распутиным было нелегко. Нина Ивановна часто оставалась одна с грудным ребёнком: муж то и дело уезжал в командировки по сёлам района. Мария Герасимовна, мать Гриши, звала сына в Аталанку, в родной дом. Она могла понянчиться с внуком. Прокормиться поможет огород. Да и молоко в хозяйстве своё, есть корова.
И молодая семья переселилась туда.
В 1939 году у Распутиных родилась дочь. Ей дали имя Альбина, но все называли её с детства Агой, Агнией, да и сейчас зовут Агнией Григорьевной.
В Аталанке у районной конторы связи было отделение. Григорий Никитич устроился туда на должность сопровождающего почту. А Нина Ивановна стала контролёром сберкассы.
Есть у писателя-фронтовика Евгения Носова повесть «Усвятские шлемоносцы». Мужики глубинного российского села узнают о начале войны в горячую сенокосную страду. Как лава, идут они с луга — защитники своей земли, ратники, шлемоносцы. Так было и в Аталанке. Григорий Никитич явился на призывной пункт прямо с покоса 19 июля 1941 года. Следом из большой семьи Распутиных ушли на фронт ещё несколько человек. Добровольцем записалась в действующую армию сестра Григория Клавдия, получили повестки брат Виктор, мужья сестёр Кристины и Александры Леонид Терентьевич Спирин и Алексей Иванович Анциферов. Призвали на военную службу и Никиту Яковлевича.
У Нины Ивановны с началом войны дел в «тыловой службе» прибавилось. Кроме работы в сберкассе ей поручили сортировать на почте письма, доставлять адресатам одни и готовить к отправке другие. Так что тяжкая обязанность — приносить в дома проклятые конверты с похоронками — выпала в деревне ей.
Уже в 1942 году Мария Герасимовна получила первую похоронку: под Сталинградом погиб Виктор. Через пару лет солдатской вдовой стала Кристина Никитична — муж Леонид Терентьевич умер от ран в лазарете под Витебском. С четырьмя осиротевшими детьми Кристина вернулась в родительский дом. Мать отвела ей большую часть своего не просторного жилья, а в тесном углу устроилась с младшими детьми, Таней и Лёней. Никита Яковлевич участвовал в прорыве Ленинградской блокады, получил тяжёлое ранение и вернулся в Аталанку одним из первых, уцелевших в огненном пекле.
