- Однако, молодой человек, я, признаться, думал, что вы взрослее, усмехнулся посол. - Такой нигилизм к родословной и к знатным предкам слишком радикален. Особенно для офицера. Но, слава богу, это с годами проходит... А впрочем, сейчас не об этом разговор. Ясно, что у моего германского коллеги вполне достаточно оснований, чтобы считать вас своим, хотя и очень отдаленным, но все же родственником. Другой вопрос, для чего это ему понадобилось, причем так срочно? Вы меня простите, но поскольку не вы, а он имеет честь быть графом и бывшим статс-секретарем Германской империи, то не ему, а вам должно быть лестно такое открытие родственных связей. А между тем... Впрочем, - оборвал себя посол, - на сегодня достаточно открытий и признаний. - Последние слова посол сказал явно в адрес слишком экспансивного мичмана. - Господа, вы можете быть свободны.
Обращаясь к Немитцу, Зиновьев прибавил:
- Указания получите от Николая Петровича. И как бы ни претила вам генеалогия, извольте абсолютно точно придерживаться тех директив, которые будете получать от моего имени.
- А как быть с приглашением?
- Конечно принять! У нас нет оснований отступать. И кроме того, это было бы неприлично. Хотя я вас знаю всего три часа, но не боюсь с вашей стороны никакой непоправимой ошибки, - сказал посол, после чего игриво добавил: - Очевидно, первое испытание, которое вам предстоит, - это так называемая "проба на вине".
- Можете быть уверены, что пить буду, но в меру. Русского моряка этим пронять трудно!
- Не будьте столь самоуверенны. Вам могут подбавить в вино или в шербет одну из восточных специй...
- Позвольте усомниться, ваше превосходительство. Ведь я буду в обществе истинных джентльменов!
Посол и советник обменялись быстрым, но выразительным взглядом.
- Позвольте еще вопрос. Как быть, если речь зайдет о цели приезда?
- Скажите, что привезли пакет. Бесцельно теперь это отрицать. Не люблю мелкую игру. Ведь дальше вы можете показать хоть под присягой, что не знаете не только его содержания, но даже заголовка. И это будет истиной.
- Благодарю вас, ваше превосходительство, - радостно сказал Немитц, щелкая каблуками. - Мне была бы тягостна любая ложь. Это испортило бы мне предстоящий вечер.
В момент, когда моряк выходил из кабинета, Зиновьев бросил ему вслед:
- Я попрошу вас только по окончании каждого хода... простите, по окончании каждой встречи, подробно докладывать обо всем первому советнику и больше - никому. Понятно?
- Ваше превосходительство! Я прибыл сюда в качестве простого курьера. Сейчас, в силу неясных мне обстоятельств, чувствую себя пешкой, которой собираются делать какие-то ходы... Согласитесь, что это не очень приятная роль.
- Дорогой мичман, на шахматной доске есть фигуры поважнее пешек. Помните, что от вас самого зависит, какой фигурой вы окажетесь. Полагаю, что вы останетесь "офицером". А это не мелкая фигура. Предоставьте игру нам, тем более что не вы ее начали. А я обещаю, если вы достойно проведете в этой сложной партии свою роль, посвятить вас в итоги состязания...
2
Поздней ночью в посольской квартире первого советника мичман докладывал об итогах встречи с джентльменами в яхт-клубе. Правда, для этого ему пришлось предварительно окунуть голову в таз с холодной водой и выпить не менее двух бутылок сельтерской...
Так повторялось каждый вечер после встреч в тевтонском клубе, на пикниках, на музыкальных вечерах у сестры германского посла фрау фон Биберштейн, на которых очаровательно пела ее дочь Анна-Луиза.
Трудно было и не хотелось мичману даже самому себе признаться в том, что ласковое внимание голубоглазой фрейлейн Анны-Луизы сыграло решающую роль в том, что он не отказывался ни от одного приглашения. Из-за нее же он не побывал в тайном доме свиданий, где ему обещали показать гурий "в натуральном виде". Непонятно только, почему был так раздосадован этим отказом майор Морген.
Ничего зазорного и предосудительного не было и в том, о чем говорилось во время встреч, - о дружбе двух императоров, об общности интересов России и Германии и тому подобном. Кроме одного: упорной тенденции убедить Немитца, насколько странно то, что он пренебрегает своей родословной и особенно родственными связями с графом Маршаллом.
Доверительно мичману намекнули, что граф, очень любящий Россию, заинтересовался его персоной и, очевидно, ожидает, что молодой человек попросит принять его в частной аудиенции. Одновременно выражали удивление, что он не понимает своих возможностей выдвинуться, "выйти в люди".
В том, что русские дипломаты и их семьи поддерживали относительно тесные связи с немецкой колонией, не было ничего удивительного, так как в этот период Вильгельм II афишировал дружбу с Ники, как он ласкательно именовал Николая II даже в открытых телеграммах. Это обстоятельство отнюдь не мешало, а, скорее, помогало немцам интриговать против русских интересов в Турции. Но делалось это с учтивыми реверансами, ласковыми улыбками, сердечными приветами, сопровождаемыми дружескими тостами.
Вот почему появление мичмана в немецком окружении не вызвало особого удивления в других посольствах, тем более что, несмотря на публичные возражения самого Немитца, его родственные связи с Маршаллом широко раздувались молвой, инспирированной членами тевтонского клуба.
Майор Морген, военный агент германского посольства, пользовавшийся особым влиянием из-за личной дружбы с кайзером, передал очень любезно, но тоном, не терпящим возражения, что "эксцеленц" пожелал, чтобы Немитц представился ему во дворце султана после селямлика, когда закончится официальная часть церемониала.
- Этого счастья вы добились только потому, что граф приходится вам родственником, а мы все считаем вас своим человеком. Поэтому прошу вас после прохождения послов мимо султана держаться на виду у германской группы. Я сам представлю вас графу.
Прежде чем расстаться, Морген, перейдя на интимный тон, чуть слышно произнес:
- Завидую вам... Завтра - переломный день в вашей жизни. Подумайте только, если вы понравитесь графу, - в чем я не сомневаюсь, - и окажетесь благоразумны, вся ваша последующая жизнь и карьера будут обеспечены. Ведь граф сможет дать о вас блестящую характеристику своим друзьям в Санкт-Петербурге. В случае необходимости вы сможете писать ему частным образом, на правах Биберштейна. В свою очередь он сможет давать вам отеческие советы и указания... Повторяю, я вам завидую...
- Понимаю, - сказал ночью Щербачев, выслушав доклад Немитца. - Не мог же он назначить вам официальную аудиенцию в посольстве. Полномочные и чрезвычайные послы не принимают иностранных дипломатических курьеров. Это было бы нелепо. А для частной аудиенции, очевидно, основания недостаточно веские, тем более что вы так афишируете нежелание увеличить число влиятельных родственников. Вот и остается как бы случайное представление "на нейтральной почве", в сумбуре селямлика, где обычно толкотня больше, чем на базаре. Такой вариант ни к чему не обязывает его сиятельство... даже в случае провала...
