В Париже в то время, когда там жил молодой Бэкон, было столько различных партий, что всякий человек находил себе единомышленников и не чувствовал себя чужим. Бэкону представлялось множество случаев наблюдать различные течения тогдашней европейской политики. Вскоре он был представлен английскому посланнику в Париже, и на него стали возлагать дипломатические обязанности. Во время этих экскурсий в область дипломатии Бэкон изобрел шифрованное письмо, которым затем пользовался, когда писал философские трактаты. Но самым ценным приобретением были наблюдения над положением различных европейских государств; из его заметок, относящихся к этому предмету, видно, что он верно понимал характер правителей и хорошо знал положение финансов каждой страны. В доказательство приведем его мнение о Генрихе III: «Генриху III тридцать лет; он человек слабого сложения, со всеми физическими недостатками, ведет жизнь неправильную, слишком предается удовольствиям и любит только танцы и празднества. В нем нет большого ума, но он приятен в обращении… Без открытой войны, по-видимому бездействуя, он, однако, не теряет времени, чтобы обессилить своих врагов».
К таким суждениям Бэкон, очевидно, был подготовлен ранним знакомством с жизнью.
Молодой Бэкон, живя по Франции, как видно, спокойно смотрел вперед; сын уважаемого отца, обеспеченный, образованный, богато одаренный от природы, он мог рассчитывать вскоре приобрести видное положение и славу, как только это будет нужно. В приятном ожидании того и другого можно было не торопиться, путешествовать, наблюдать жизнь с высоты птичьего полета, предаваться размышлениям. Но как раз в это время условия его жизни совершенно изменились. Бэкон находился в Пуатье в то время, как получил поразившее его известие о смерти отца; это случилось 20 февраля 1579 года. Бэкон понял свое новое положение и вернулся в Англию. Состояние его отца было невелико, хотя он значительно обогатился, потому что, согласно обычаю, наделен был поместьями, отнятыми у церкви. Прекраснейшее из них – Горгамбури близ Сент-Албана – отличалось великолепными садами, разбитыми и разведенными Николасом Бэконом; но поместье это наследовал, как старший сын хранителя печати, Энтони Бэкон. Вместе с замком и принадлежащими ему землями Энтони наследовал скромность и честность своего отца. Физические недостатки препятствовали Энтони играть видную роль в общественной деятельности, но он считался в кругу знавших его людей чрезвычайно дальновидным, тонким политиком. Многие отдавали ему в некоторых отношениях преимущество перед Фрэнсисом. Он всегда был в хороших отношениях со своим младшим братом, но никогда не входил в его положение и ничем ему не помогал. Бэкон, таким образом, из обеспеченного юноши превратился в молодого человека, предоставленного самому себе; у него не было ни своего замка, ни сильного покровителя. Отец позаботился о нем при жизни и отложил капитал для покупки имения своему младшему сыну, но так как он не успел этого сделать, то после его смерти собранный капитал поделили поровну между всеми наследниками. Таким образом, Фрэнсис Бэкон очутился на пороге жизни в положении очень стесненном. Ему предстояло избрать юридическую карьеру. Но он не чувствовал к ней ни малейшей склонности и возлагал всю надежду на покровительство своего дяди, лорда Бюрлейга; скоро ему, однако, пришлось убедиться, как мало можно рассчитывать на покровительство богатых и знатных родственников. Несмотря на то, он долгое время неотступно просил Бюрлейга дать ему какое-нибудь место. Избалованный, не привыкший к нужде, Бэкон глубоко страдал и готов был на всякое унижение, чтобы только умилостивить своего богатого родственника. Но дядя отвечал племяннику пренебрежительной холодностью, причину которой никто не мог объяснить. Впоследствии Бэкон говорил, что его дядя был таков со всеми, что он систематически устранял от деятельности всех способных людей. Предполагали, что это делалось с целью устроить получше своих детей, в частности своего второго сына Роберта, на которого он возлагал большие надежды. И действительно, отцу удалось передать сыну свое место. Но все это не могло помешать дяде помочь и племяннику. Не мог же гордый Бюрлейг думать, что Бэкон перебьет дорогу его детям.
Мы сказали, что Бэкон склонял свою голову перед влиятельным родственником, но он смотрел на это как на временное и скоропреходящее унижение. Старый дядя чувствовал умственное превосходство молодого племянника и видел, что последний знал себе цену. Ему вообще не нравились смелые идеи, – его выводило из себя и раздражало все незаурядное. Он с презрением говорил о племяннике: «Фрэнсис – человек отвлеченный». Такое обращение раздражало Бэкона; неудачи не закаляли его души, а напротив, распаляли желание во что бы то ни стало выбиться из зависимого положения; в нем развивались мелочные чувства. Неволя заставила его в конце концов сделаться юристом. Ему пришлось начать с того же, с чего начинает всякий скромный студент: он поступил в Gray's Inn, куда поступали все готовящиеся к званию судей или к поприщу адвоката. В этом учреждении всем служащим предоставлялись квартиры на всю жизнь. И Бэкон под старость, лишившись своего дома в Лондоне (Йоркхауз), останавливался там, когда приезжал из Горгамбури в Лондон. Долгое время показывали комнаты, в которых он жил, и посаженные им деревья. В царствование Карла II аллеи Бэкона были модным, любимым местом прогулки, но теперь они не существуют; комнаты Бэкона также давно уничтожены пожаром.
Бэкон вскоре приобрел солидные и основательные знания в юридических науках, но все же занимался ими неохотно. Впрочем, само учреждение, где он провел свои молодые годы, было ему всегда дорого, и он постоянно украшал свое пожизненное помещение, хотя очень долгое время его не занимал.
Существует основание предполагать, что и в то время Бэкон занимался философией. Он сам подтверждает это предположение, но не говорит ни о каких внешних условиях, вызывавших в нем в то время интерес к философским вопросам. Главный источник, конечно, находился в нем самом, но соприкосновение с людьми также должно было оказать свое влияние. Известно, что в Лондоне находился в то время неаполитанец Бруно, изгнанный из своего отечества за свободомыслие; он переводил философские сочинения и занимался литературой. Елизавете он был представлен посланником Генриха III; она приняла Бруно в высшей степени благосклонно, и он называл ее Семирамидой и Клеопатрой, Дианой и Амфитритой. Замечательнее всего, что Бруно дозволено было в присутствии сконфуженных профессоров защищать движение Земли и беспредельность вселенной.
Впоследствии Бруно описал это путешествие в Англию; он жаловался на невежество лондонских профессоров и смеялся над жалким положением английской науки. Действительно, в университете вместо живой науки царствовала тогда повальная формалистика. Профессора заботились только о том, чтобы выучить наизусть Аристотеля и затем торговать правилами «Органона», объясняя каждое из них ученикам за пять шиллингов платы.
