— Купила орешков кедровых, девяносто четыре копейки, и думаю, что-то дешевые (а большие деньги, почти рубль), что-то продавец нахваливала, бери еще, бери два килограмма. Когда хвалят, знай — что-то есть. Я расщелкала, а там — один дым. Слушай, дорогая, орешки дюже хорошие, возьми их обратно, а мне деньги отдай. Ни, не хочет брать. Нет, возьми. — А мож ты отсыпала? — А я не отходила, если недостаток, то твой — сама недовесила. Мол, старушка, так ей все сплавить можно. Но я порядок знаю, как негодный товар продавать, по всем кодексам законов требую. Она как взревет. Взрыв! Не реви, ты не медведь, давай зеведущую. Она еще пуще, прямо на дыбы. А я деньги получила — и был таков.
— Так им, теть Ира. А вон и Кириллыч появился.
Кириллыч выглядывал из-за дверной занавески, иронизировал. Тетя Ира обернулась:
— С подшорки подсматривает. Не гляди: он притворится, будто старенький, а потом примолодится — эк вынырнет. Не мешай Леше, видишь, работает.
Дед что понял, что не понял, но несколько опешил от такого наскока, возразил:
— Ты мне о Леше не говори, я знаю, какая у него ухватка.
Я как-то признался ему, что не могу ни письма написать, ни в баню сходить, пока не кончу работу — он это имел в виду. Но для тети Иры секретов не было:
— Человек уликается своей работой, которую понимает, а мы с тобой — балаболки.
Кириллыч не сдается. Протягивает из-за спины брошюрку, кладет на стол — он, мол, по делу зашел. Надевает перехваченные синей изоляционной лентой очки и сосредоточенно, вслух читает на обложке мою фамилию. Шишковатый палец лежит на двух буквах. Преимущество явно на стороне деда. Тетя Ира не умеет читать. Поджала губы, смотрит выжидающе. Нет, не упустит момента утереть Кириллычу нос. Тот спрашивает меня:
— Что такое А. А.?
— Алексей Александрович, — выпаливает тетя Ира. Дед только охнул. Перехватив инициативу, она окончательно разделывается с ним:
— Вопрос, поднявши нос, ходишь тут. Алеша ученый, среднее образование кончал, али какое Леша? Верхнее? Это не кухры-мухры. Леша имеет сверхнее образование, вон университет кончал.
И уже ноль внимания на Кириллыча, перешла на сугубо светскую беседу:
— Ты профессором будешь?
— Вряд ли.
— А что, это неплохая техника — врачом, профессором. У нас сейчас новый врач — так пьет...
Кириллыч почесал плешину, потоптался.
— Ну пойдем, бабка.
Измерив его небрежным взглядом, подвела черту:
— Вспомни дядьки Ленина слова: учись, учись, учись.
Обедали вместе. Застал их, когда накрывали на стол. Шла обычная перепалка. На этот раз темой дискуссии было, какую банку грибов открывать. Стороны не замыкались на узкой проблеме, демонстрировали кругозор и эрудицию.
—... Ты б меня подматросил — давно бросил. К чему нам трехлитровую-то открывать.
— Сколько лет стоять-то ей? Давай ташши, — гаркнул дед.
Она оскорбилась: «Совсем спрокудился», — но сбегала. Идет, бубнит:
— Встретил как-то Матвей: что, твой в отпуске, а ты цветы продаешь? Зарабатываешь. Не то, что моя. Я ему: не греши на свою, она не хуже, а получше будет меня.
Кириллыч нахмурился:
— Со мной так никто не разговаривает. Так скажу, что ему говорить нечего будет.
— Погремишь, погремишь — и сядешь на старые яйца. Филолог! Ён на подхопах и ты на подхопах. Э-э, знать надо, как с людьми разговаривать.
Завидев меня, тут же призвала в союзники:
— Этот дед изобретения модельного. Его не обшарашишь, он сам обшарашит кого хошь, правда, Леша?
— Да ладно вам, одного поля ягода.
— И то верно: два друга — метель да вьюга. Грибы жалко. Грибы — это такая, Леша, индустрия.
Между тем соленые маслята красовались на столе. Тетя Ира разливала дымящиеся щи.
— Когда на эту банку брала, смотрю: ан гриб стоит, белый, как дерево, — вот такая шляпа, как шляпа мужская. Я его за рупь пятьдесят продала. Семьсот грамм! Эт сколько? Килограмм без трехсот грамм — во! Помню, далеко в лес ушла. Встретил меня военный с собакой: идем, бабушка. А вы что меня штраховать хотите? Да я пенсию не получаю. А он идить, идить, километра два прошли. Деточка, ну скоро? Заходим, а там соба-ак! Стойло. Как телята, как быки старые стоят. Ка-ак грянут! Хорошо взаперти, на цепях, а то разорвали бы человека. Во как грибы достаются. Как елки.
— А как елки?
— Лыжи надо брать в лес, если елку везешь. Милиционер встретит в лесу: откуда, бабка? С фигурного катания, милок, еду... И штраху рублей на двадцать. Страшно стало в лесу.
— Нe ходи, где не след, — вставил Кириллыч, прихлебывая.
— А то, указчик! Мы ходим двоем с подругой. Напал один враг: ложись, бабка. А мне что? Пока я добегу, он ее уделает. Спасибо — грибнички отбили. Вот люди какие пошли. Зверя не бойся, а людей бойся. Надо партией. Двадцать лет никогда не боялась, а нонче все, ша, одна не пойду.
Кириллыч посочувствовал:
— Есть же дураки, их не рόдишь, не рόстишь — сами родятся.
— Самородки, — заключила тетя Ира.
Разворчалась она не на шутку. Тут военные, там милиция, там хулиганы — кто бы людям в промысле помог. Приспособление, что ли, какое бы сделали.
— Ходасевну, покойницу, встречаю: откуда идешь? Она: за черникой ходила. Сколь черники было, а Савелий приехал из Германии, сделал машинку и всю чернику обобрал. И так чисто обмолачивала — ни одной ягодки не пропустит. Идет, а мерка у него здоровая — ведра два — и все черника. Столько вина было.
Обед мы прикончили быстро — нас ждал арбуз. Кириллыч постарался — полдня выбирал. Вот он несет его из комнаты — улыбается. Кряхтит. — Да, большой арбуз. Тетя Ира вытерла фартуком, приготовила самую большую тарелку. Поставили. Удар ножа — и зеленое брюхо с хрустом распорото. Кириллыч потемнел. Арбуз оказался белый. Тетя Ира на секунду смешалась, но тут же повернулась ко мне:
— Леша, помнишь, ты дыню приносил? Притяжение, как красное солнце, к той дыне. — Низкий поклон Кириллычу: — А за ваш добрый арбузик благодарственны всегда — что б не видеть его никогда.
Кажется, такой удар называется с оттяжкой. Да, не повезло Кириллычу. Тетя Ира достала яблоки:
— Кисло-сладеньки как мармеладики. Нюся говорила: башкирские. А баптисты тоже свою веру знают. И башкирцы — у них своя вера, да?
Конфуз замяли. Но Кириллыч был мрачен. Сокрушался. Видно, его досада передалась тете Ире.
— Э-эх, жизнь хорошая, но спокою дюже нет.
Я попытался разрядить атмосферу:
— Не надо печалиться.
— А чему радоваться. Жизнь тяжелая.
— Ну, если жизнь тяжелая, да еще унывать... Наоборот надо, теть Ира.
— Если бы наоборот, два пальца в зад, а таперь в рот, а то ведь жрать надо, одень, накорми.
