Сержант Канафьев не сводит восхищенных глаз с собаки. Притулился к плечу Смолина и шепчет:
— Цены нету твоему Аргону. Профессор своего дела. Академик! По невидимому следу шел так, как поезд по рельсам. Любо глянуть. Вороги его, Сашка, пуще собственного глаза. Для границы такая собака — золотой клад. Но пускай ее без особой нужды на задержание вот таких головорезов. Расстреляют. Я бы на твоем месте себя не пожалел, но Аргона не дал в обиду.
Мысленно Смолин согласился с Канафьевым, но вслух сказал:
— Ты что болтаешь, сержант? Собаки для того и существуют, чтобы задерживать нарушителей. Даже в инструкции об этом сказано.
Канафьев осторожно взглянул на капитана, сказал вполголоса:
— Так оно так, конечно, а с другой стороны… Человек умеет хитрить с вражьей пулей, а собака беззащитна. Моей Трещотке далеко до твоего Аргона, но я все пули, направленные на нее, перехватываю по дороге и отвожу подальше в сторону.
Он смягчил улыбкой свою шутку. Смолин тоже пошутил.
— И Трещотка в знак благодарности за твою самоотверженность отказалась брать след. Так, да?
— Это ничего, Сашок, природа. Бывает. Трещотка — хорошая собака. Люблю я ее.
— А я, думаешь, не люблю Аргона? Да я за него, если хочешь знать правду, в огонь и в воду пойду.
Один из диверсантов при этих словах чуть приподнялся с земли, вывернул голову в сторону костра. Некоторое время с величайшим вниманием смотрел на Канафьева и Смолина, потом отвернулся, застонал, заскрежетал зубами.
— Ну, чего ты кряхтишь? Пить хочешь? Или до ветра приспичило? — спросил Канафьев. Спросил резко, даже грубовато, но в глазах его явно сквозило желание как-то облегчить положение задержанного.
Нарушитель снова вывернул голову к пограничникам и бесстрашно, четко выговаривая слова, сказал:
— Ну и ну! Тварь, вонючая псина для вас дороже собственной жизни! Все вы такие. Во всем. Дикари! Варвары! Фанатики! «Первым делом, первым делом — самолеты. Ну, а девушки — потом»… Первым делом, первым делом — заводы, фабрики, колхозы, государство. Ну, а все прочее — потом. Жить когда начнете, дураки? Один раз человек живет на свете. Одиножды!
— Смотри, Саша, какой твой крестник оказался разговорчивый! — усмехнулся Канафьев. — Молчал, молчал и сморозил. Интересно!
Смолин, не говоря ни слова, вскочил. Обошел по кругу лежащих ничком нарушителей. Быстро нагнулся над тем, кто оказался разговорчивым, перевернул его на спину. Загремели наручники. Жиденькая бородка едва прикрывала пухлые, стеариновой бледности щеки и рыхлый подбородок. Воспаленные, полные заматерелой злобы глаза. Шрамы на виске. Наполовину оторванное ухо.
— Так, значит!.. Дикари. Дураки. Фанатики. А ты кто такой? Где твоя грамота, ум? Почему шастаешь в темноте, как ночная зверюка? Мы, значит, жить не умеем… А ты? За что воюешь? За какую жизнь? Против кого? Тебя, умника, как паршивую шавку натравили на нас, и ты загавкал. И вот догавкался. Почему не сопротивлялся, когда тебя науськивали на нашу державу? Почему позволил кому-то распоряжаться твоей молодой жизнью? «Однажды человек живет на свете». Верно! Как же ты, умник, хорошо все так зная, стал падалью в свои двадцать пять? Молчишь? Эх, темнота, темнота!
У меня, брат, большущая новость. Надумал жениться. Нет, нет, передумывать не буду. Женюсь бесповоротно. Попался! Подцепила меня местная дивчина с чудным, ненашенским, не болдинским именем. Юзефа. Она же и Юлия. Моложе меня на целых пять лет. Бедовая. Первая, самая первая здешняя комсомолка. И не рядовая, а волевой секретарь. Представляешь, как она будет мною командовать и руководить? Ничего, стерплю. Я люблю умных, справедливых и волевых командиров.
А наружность у нее тоже подходящая. Белолицая она. Сероглазая. Русоволосая. Ходить не умеет. С утра начинает бегать. И никуда не опаздывает. Все свои дела за день успевает переделывать, ни единого не оставляет назавтра.
Объясняемся мы с ней на разных языках. Я ей говорю «люблю», а она «кохаю». И, знаешь, все нам ясно. А дальше, думаю, и вовсе без всяких слов будем понимать друг друга.
Жить нам на заставе сейчас негде. Все давным-давно занято. Юлия тянет меня к себе, в свою хату, к матери. Не хочется покидать заставу, но все равно придется перебираться из казармы на семейную квартиру.
Чудно! Сашка Смолин — семейный человек. Никак это не укладывается в моей голове. Двадцать восемь лет был холостяком и вдруг — женатый! Сплю на пуховой перине. Укрываюсь одеялом с кружевными оборками. Каждое утро ем горячие пышки с медом и попиваю свежее молочко. Представляешь?
Пропадет худенький, быстроногий, легкий как ветер следопыт Сашка. Появится на заставе толстый, тяжелый, налитый семейным счастьем, с отдышкой старшина-сверхсрочник. И скоро, через год или два спишут его с границы за моральную и физическую отсталость. Вот, брат, какие пироги. Не женись, дружище, пока ты еще молод. Надевай хомут, когда тебе стукнет лес сорок с гаком.
С последним холостяцким приветом А. Смолин.
Генерал-лейтенант Гребенник Кузьма Евдокимович стоит перед огромной, во всю стену кабинета, крупномасштабной картой, утыканной вдоль государственной границы крошечными красными флажками, и, прижимая к уху телефонную, на длинном шнуре трубку, молча, сосредоточенно слушает. Деревянная легкая указка скользит по карте наискосок с севера-запада на юго-восток. Пересекает линию флажков, останавливается в центре зеленого массива за несколько десятков километров от государственного рубежа.
Штабные офицеры, обступившие генерала, внимательно вглядываются в пункты, отмеченные указкой, и что-то записывают в свои блокноты.
— Ясно. Спасибо. Жду дополнительных сведений.
Генерал кладет трубку на аппарат, смотрит на офицеров и говорит:
— Самолет без опознавательных знаков. Военно-транспортный. Появился на большой высоте со стороны польского Поморья. Пересек границы вот в этом квадрате. На бреющем. А в этом квадрате снова набрал высоту. Долетел сюда, до Каменного леса, развернулся, выбросил парашютистов и лег на обратный курс.
Генерал указкой очертил на карте довольно большой овал.
— Осматриваем этот район. Поднять по тревоге все тыловые части, подразделения, все заставы, прилегающие к Каменному лесу. Сюда, сюда, сюда и сюда направить усиленные поисковые группы. Лучших инструкторов и лучших собак перебросить на машинах вот сюда, сюда и сюда. Не забудьте Смолина. Пусть Смолин и его Аргон атакуют зеленый массив вот отсюда, с южной окраины.
Генерал опустил указку, задернул на карте легкие шторы.
— Выезжаем на место событий. Штаб оперативной группы базируется в лесничестве Каменного леса. Дальнейшие указания — по радию. Все, товарищи. Действуем!
