Ко мне снова постучали в каюту и сказали, что пришло время отправляться в батискаф и что через десять минут меня ждут на палубе. В связи с отсутствием «элементарных условий», а проще говоря, туалета на батискафе, главной целью экипировки перед спуском было разумное утепление, не мешающее движениям, но и сохраняющим тепло при любых обстоятельствах.
Утеплившись в меру своего понимания ситуации, я отправилась на палубу, которая продолжала ходить ходуном под моими ногами.
Примерно на расстоянии сотни метров от корабля качалась прикреплённая к нему буксировочным канатом подводная лодка «Архимед», с развивающемся на её носу французским флагом и встроенным в её нижнюю носовую часть — батискафом.
Собственно батискаф представлял собой солидную металлическую сферу, в которой мы и должны были как-то разместиться. Мы — это наш пилот Жерар де Фробервиль, Эдуард Зельцер и я. Жерар уже находился в батискафе. Наступила моя очередь прыгать с корабля на скачущую по волнам вблизи его борта резиновую лодочку, на которой моряки должны были доставить меня к «Архимеду».
Легко себе представить, что в разгулявшемся море подводная лодка тоже то ныряла носом в волны, то переваливалась с борта на борт. Неожиданная для меня трудность возникла, потому что никаких перил, никаких ступенек, по которым можно было бы забраться на «Архимед» из резиновой лодки, просто не было. Нужно было изловчиться и попасть ногой в некоторое отверстие в борту лодки, которая, разумеется, не качалась в такт с резиновой лодчонкой.
Мне повезло, и я каким-то образом не только попала ногой в отверстие, но успела пробежать по лодке и «ввинтиться» в её люк, ведущий внутрь, не будучи облитой волнами. Это было очень важно по той же причине, по которой я старательно утеплялась. Возможно, сказался опыт, полученный в последний год Второй мировой войны, когда мне довелось ходить на подводной лодке, базировавшейся в Кронштадте. Бедняге Эдуарду не повезло, и он при пробежке по лодке был покрыт с ног до головы обрушившейся на него волной.
Пройдя в носовую часть «Архимеда», мы пролезли через узкое герметическое кольцевое отверстие в сфере батискафа и вниз по лесенке спустились в сам батискаф, где каждый разместился на своей маленькой подвижной скамеечке. Я с большим интересом разглядывала внутренность батискафа, который на всех своих сферических стенках был заполнен разнообразной аппаратурой.
Жерар герметически закрыл кольцевое отверстие входа в батискаф и вёл последние переговоры с кораблём. Мы проверяли наши приборы, слышались постукивания подводной команды техников по донной части лодки и батискафа, что-то проверявших перед спуском. Лодку швыряло из стороны в сторону, и меня по-прежнему мучило моё отвратительное состояние. Я крепилась из последних сил. Жерар с участием взглянул на меня и сказал:
— Начинаем спуск. Трос, связывающий нас с кораблём, отцеплен. Мы переходим на автономное существование, и батискаф, слегка вращаясь, будет тонуть.
Это означало, что специальные камеры в батискафе под контролем будут заполняться водой и сам батискаф, становясь тяжелее, будет погружаться или, как образно заметил Жерар, — тонуть.
Очень скоро, буквально после погружения не более чем на десяток метров, к моему огромному облегчению прекратилась качка. Почти сразу же моё состояние и настроение стали быстро улучшаться. Я оживилась и попросила Жерара включить мощные прожекторы с тем, чтобы наблюдать, что же происходит в проходимых нами водных толщах. Работа на нашей аппаратуре требовала полной неподвижности и могла быть начата, только когда лодка достигнет дна.
Обо всех событиях, происходивших во время погружения на 2500 метров и подъёме, расскажу более подробно: о любопытной рыбке, о землетрясении, случившемся во время спуска, весёлом ланче на дне Средиземного моря и нескольких пережитых тяжких минутах, когда лодка, не слушаясь многочисленных команд о подъёме, не могла оторваться от дна и вообще сдвинуться с места.
По мере прохождения разных водных слоёв менялось их население, однако, как правило, оно не проявляло к нам ни малейшего интереса, ни страха. Меня поражали разнообразие и яркость причудливо распределённых красок на теле встречавшихся нам существ. Ведь за бортом было совершенно темно, зачем им такой яркий наряд?
Вдруг довольно большая и красивая, как мне показалось, рыба уткнулась носом в моё окошечко, стала дружественно, как собачка, вилять хвостом и, не отрываясь, внимательно смотреть на меня. Казалось, что она испытывала удовольствие от мирного контакта с таким чудовищем, каким ей, видимо, представлялся батискаф. Она сопровождала нас очень долго. За давностью лет мне трудно вспомнить, до какой глубины продолжался этот милый эскорт, но тогда он казался мне проявлением своеобразного гостеприимства.
Последствия второго события — землетрясения — оказались неожиданны не только для меня, но даже и для нашего бравого пилота. Как ни странно, обнаружила, что не всё в порядке, именно я. Продолжая смотреть в окошечко, я с удивлением заметила, что полностью исчезла видимость. Лодка была погружена в облако мутной воды. Повернувшись к Жерару, я спросила:
— Что это значит?
Он с удивлением посмотрел на меня, не понимая вопроса.
— Но ведь ничего не видно, сплошная муть вокруг батискафа.
Жерар бросился к окошечку, затем начал что-то лихорадочно колдовать с приборами на стенках батискафа, всё время повторяя: «Этого не может быть, этого не может быть…».
Из быстрого обмена мнениями между Эдуардом и Жераром я поняла, что такая ситуация может возникнуть лишь при приближении лодки ко дну, из которого поднимается ил, создающий вокруг неё мутное облако. В таких случаях резко снижают скорость вертикального движения батискафа во избежание его удара о дно, при котором батискаф может быть повреждён.
Мне стала понятна причина волнения Жерара и его действия, приведшие к тому, что батискаф как бы завис: то есть движение вниз прекратилось. Однако, спустя некоторое время Жерар, непрерывно следя за приборами, несколько успокоился и сказал: «Приборы устойчиво показывают, что до дна осталось 8900 метров. Мы продолжаем спуск, — и добавил: — Что за чертовщина происходит, что привело к потокам мутной воды — я не понимаю. Такую ситуацию я наблюдаю в первый раз».
С нескрываемой озабоченностью он не отрываясь смотрел в одно из окошечек, что-то недоумённо бормотал и, как мне показалось, тихо во французской ругани отводил душу. Такая «непрозрачная» ситуация продолжалась ещё в течение десяти минут, после которых мы вновь очутились в прозрачных и спокойных водах Средиземного моря. Как выяснилось позже, эти мутные потоки были вызваны землетрясением, происшедшим в районе одного из островов Средиземного моря.
