Фернанда захлопнула за ними дверь.
– Кровопийца! – взвыла она. – Эти ублюдки – все одинаковые! Что нам делать, Пабло? Куда нам идти? У меня совсем мало денег…
Пабло подошел к окну, посмотрел на мокрую, мрачную улицу под моросящим дождем. Молния рассекла небо, раздался удар грома, и начался ливень, такой сильный, что пришлось закрыть ставни. Пабло обернулся к Фернанде.
– Мы на некоторое время уедем из Франции. Я знаю одну славную маленькую деревушку в Испании…
– Испания… Но как мы туда доберемся? Пешком?
– Нет. Гертруда просила написать ее портрет. Если я за это возьмусь, она даст мне денег. Схожу к ней сегодня же вечером. Дай мне какую-нибудь мелочь, пойду на соседний рынок, куплю чего-нибудь съестного.
Фернанда с недовольной миной полезла в сумочку и протянула Пабло пять франков. Он обнял ее, поцеловал и двинулся к дверям, набросив на широкие плечи дождевик.
– Не беспокойся, моя Муза, ты полюбишь мою страну. Поедем туда, и как можно скорее.
Глава 28
Убежище в Госоли
1906 год
Жизнь в деревне Госоль с весны до середины августа 1906 года полностью изменила Пабло. Приехав сюда, Пабло и Фернанда на время поселились в единственной гостинице, которая называлась «Каль-Тампанада».
По сравнению с Парижем это место было очень тихим. Пабло, не находя, чем занять день, в конце концов выбрал в качестве предметов изображения местную скотину и деревенских жителей, а также стал писать Фернанду. За время, проведенное в Госоли, он полностью сменил свою цветовую палитру, стиль набросков и ритм композиции. Ему всегда было нелегко находить цветовое решение, и там он вернулся к монохромной палитре, более испанской по духу. Тона «голубого периода», которые господствовали в работах Пикассо с конца 1904-го и до 1906 года, сменились новыми, характерными для так называемого розового периода, – тонами керамики, или сырого мяса, или самой земли, – как на картине 1906 года «Гарем».
Судя по всему, Пабло стал по-новому работать с цветом, стремясь к скульптурности форм, как видно в картинах «Две обнаженные» и «Туалет». Он продолжал трудиться над «Портретом Гертруды Стайн» и над своим «Автопортретом с палитрой», в которых отразились его искания, а также влияние иберийской скульптуры.
Морозная зима в холодной пиренейской деревушке Госоль, что находится в испанской провинции Каталонии. Побелевшие дороги блестят от только что выпавшего снега, недавно над негостеприимным ландшафтом пронеслась яростная снежная буря. Та зима оказалась суровой во многих отношениях…
Пабло и Фернанда переехали в крошечный домик в центре деревни с единственным маленьким камином. Чтобы уберечься от холода, им приходилось надевать побольше одежды. Пабло обрезал пальцы на шерстяных перчатках, чтобы удобнее было держать кисть. В камине всегда висел котелок с кипящей водой – для чая, кофе и для мытья.
Пабло разглядывал несколько коричневатых фотографий Гертруды Стайн, в то время как Фернанда тушила в висящем над огнем котелке мясо. На обоих, как обычно, было надето много разной одежды.
– В чем дело, Пабло? Ты до сих пор не начал писать портрет, который ей обещал. Когда начнешь?
– Ох уж эта корова!.. Как, спрашивается, я должен сделать такое безобразное лицо красивым? – Пабло отшвырнул фотографии.
Фернанда продолжала помешивать еду, уныло качая головой.
– Мы умрем с голоду, если только раньше не замерзнем. Едим лишь бобы да картошку. Что тут поделаешь? Пиши Гертруду такой, какой ее видишь!
Пабло подошел к книжной полке, где стоял его маленький африканский тотем, взял его в руки и стал задумчиво рассматривать, а потом поставил на стол около мольберта.
– Похоже, я нашел решение.
– Тебе помогла эта статуэтка?
– Я хочу кое-что попробовать…
Фернанда в раздражении плюхнула содержимое котелка на тарелку, расплескав соус по столу.
– Делай что хочешь… Только закончи этот чертов портрет и забери наконец вторую половину гонорара. Я хочу жить по-человечески, будь ты проклят!
– Заткнись, женщина! – прикрикнул на нее Пабло. – Я не слышу себя, не могу думать, когда ты хнычешь.
Фернанда схватила свою тарелку с едой, швырнула ее в стену и яростно крикнула:
– Дерьмо! Что ты о себе возомнил?
Пабло, не обращая внимания на эту истерику, подошел к мольберту и начал писать.
Поздно вечером, когда Фернанда вернулась, она увидела, что в доме темно: в окнах не было света. Пабло, наверное, заснул. Не желая будить его в такой поздний час, она осторожно приоткрыла дверь, давая глазам привыкнуть к темноте. Все было тихо. Пабло спал в кресле. Когда Фернанда посмотрела на мольберт и увидела, что он сделал с портретом Гертруды, она не поверила своим глазам: «Господи, что же это такое?» И она грубо растолкала спящего Пабло.
– Что ты наделал, что это за шарж! – крикнула она.
Пабло глянул на нее из кресла, приоткрыв один глаз, затем встал, угрожающе сжав кулаки.
– Не начинай все снова. Не мешай мне, женщина, я еще не закончил.
И он с силой ударил ее по щеке. Фернанда вскрикнула и в слезах убежала в спальню, захлопнув за собой дверь.
Ранним утром Пабло снова начал работать, при этом все представляя себе, как африканец бежит через темные джунгли. В ушах его звучал мерный ритм барабанов.
Реалистичный набросок углем одиноко сидящей фигуры Гертруды Стайн на холсте был почти завершен, не хватало только фона. Пабло долго смотрел на тотем и внезапно начал писать лицо жирными мазками черного и серого, делая его неким подобием маски, похожим на африканскую скульптуру.
Пабло работал в бешеном темпе, в каком-то трансе смешивал краски на палитре и бросал их на полотно. Он то отходил от холста, то подбегал к нему, превращая лицо Гертруды в ожившую африканскую маску… Стены маленького дома начали таять, вокруг поднялись заросли джунглей с висящим среди деревьев туманом; без умолку, оглушительно били барабаны… Перед художником появилась Гертруда: она пыталась что-то сказать, он не слышал ее из-за барабанного боя, но это было неважно. Он добавлял черный, коричневый, охру, белила. Краска капала ему на руки, на белую грубую рубаху. Гертруда протянула тяжелую руку, выхватила у него кисть и бросила на пол…
Пабло очнулся. Над ним стояла Фернанда. С озабоченным выражением лица она держала в руке кисть.
– Пабло, Пабло! Ты потерял сознание! Ты был словно одержимый. Что с тобой? Так нельзя…
