Как только 300 человек прибыли, Бонапарт представил их Моро: «Вот ваш командир. Я не смог выбрать для вас более достойного».
«Он нам не нужен, — воскликнули солдаты, — этот человек не патриот».
Бонапарт был вынужден их успокоить, отчитав за предвзятую подозрительность. Солдаты были людьми Ожеро. Вполне понятно, что им не нравился бывший друг Пишегрю.
В конце концов, они успокоились и последовали за Моро. Люксембургский дворец был блокирован. Из вежливости генерал Моро захотел лично вручить Мулену и Гойе ордер на их арест, содержание которого тех поразило. Сначала Моро явился к Мулену. Тот принял его в приемной и сказал: «Итак, генерал, вы теперь выполняете функции жандарма?» После чего, хлопнув дверью перед носом посетителя, вернулся в свои апартаменты.
Для Моро это было уже второе оскорбление в течение дня. Чтобы избежать третьего, Моро не колебался в апартаментах Гойе. Солдаты бесцеремонно наводнили дворец, ходили по всем комнатам, заколачивали входы, запирали двери на задвижки. Гойе и Мулен написали и отправили советам протест, само собой перехваченный по дороге. После этого их еще более стеснили: лишили общения между собой и запретили разговаривать. Часовой, приставленный к Гойе, не отставал от него ни на шаг. «Вечером, — писал бедный негодующий президент, — он хотел остаться возле моей кровати и сторожить даже мой сон». Внизу заперли большую входную дверь, открывавшуюся наружу, что завершило тюремный вид директорского дворца, превратившегося в арестантский дом. Солдаты строжайшим образом выполняли приказ никого не впускать и не выпускать, не делая исключения даже для лиц, желавших говорить с их начальником. Приходили генералы, офицеры; ответ всем был один и тот же: Entrée interdite — «вход воспрещен».
— Но ведь мы депутаты. — Вход воспрещен. — Позвольте, по крайней мере, расписаться у привратника. — Вход воспрещен. — Могу я видеть генерала Моро? — Вход воспрещен. Моро не смел сойти с места и, казалось, был несколько смущен навязанной ему ролью. Сторожа своих пленных, он сам был пленником этих людей.
Выполняя роль тюремщика в Люксембургском дворце, Моро тем самым не участвовал в завершающей части государственного переворота на следующий день. Он не видел, как гренадеры генерала Леклерка входили в оранжерею Сен-Клу и выгоняли оттуда членов Совета старейшин. Не интересуясь событиями за пределами Люксембургского дворца, он весь день упорно курил свою трубку и лишь вечером наконец лег и уснул в тяжелой атмосфере табачного дыма, отравившего все соседние комнаты.
Что бы ни писали в своих мемуарах герцогиня д'Абрантес и Баррас, Моро не стыдился и не раскаивался в той незавидной роли, которую ему пришлось сыграть по поручению Бонапарта. Он ненавидел режим Директории и полностью положился на преданность идеалам республики молодого корсиканца.
В 3 часа утра 19 брюмера власть во Франции перешла в руки трех консулов: Сийеса, Роже Дюко и Бонапарта. На заре нового дня Наполеон отправил своего брата Луи с приказом об освобождении бывшего директора Гойе. Мотивом такой поспешности, как полагают, было желание Бонапарта самому поскорее занять Люксембургский дворец. Моро безоговорочно выполнил приказ своего шефа, и в тот же вечер Бонапарт переехал во дворец.
Так республиканский генерал Моро, сам того не подозревая, способствовал установлению новой политической власти — единоличной власти Наполеона.
* * *
Между тем после брюмера все шло хорошо. Взаимопонимание двух генералов было полным. Моро часто обедал на улице Шантерен, которая стала называться улицей Победы и где жили Бонапарт и Жозефина. В «Монитере» даже сообщалось, что Моро собирается жениться на одной из родственниц Бонапарта.
Речь шла о сестре Первого консула — красавице Каролине — женщине с перламутровой кожей.
То, что Каролина Бонапарт вышла замуж за Мюрата, лишь только подтверждает тот факт, что Моро, шокированный публичной манерой сватовства, не дал хода этому делу.
* * *
Достигнув власти, Наполеон прежде всего позаботился об армии. Успех государственного переворота обуславливался в значительной степени также и участием, которое принял в нем генерал Моро. В. Слоон пишет: «Означенное участие приходится, по-видимому, объяснить личными честолюбивыми замыслами этого генерала. Надо полагать, он думал, что единственный его соперник на военном поприще, а именно Бонапарт, сойдет со сцены, сделавшись главой государства». Действительно, в плане предстоящей кампании генералу Моро предоставлялось командование главной французской армией, предназначавшейся для операций на центральноевропейском театре военных действий. В состав ее входили две армии: прежняя Рейнская и Швейцарская, усиленная дополнительными подкреплениями. Сама она получила название Рейнской армии. Генерал Массена, смягчивший своими блестящими победами в Швейцарии тяжелое впечатление, вызванное предшествовавшими поражениями французских армий в Италии, был назначен главнокомандующим войсками, носившими прославленное битвами при Лоди, Арколе, Кастильоне и Риволи имя Итальянской армии. Первый консул как будто совершенно отказался от лавров полководца, чтобы всецело стать государственным деятелем. К тому же новая конституция не позволяла главе государства быть верховным главнокомандующим. Уже цитированный нами В. Слоон вспоминает: «Властолюбивому и завистливому, но благоразумному Моро предоставлено было распоряжаться по собственному усмотрению на главном театре военных действий, а Массена, выказавший уже свои блестящие способности на швейцарском театре войны, заступил теперь место прежнего своего победоносного главнокомандующего». Кроме того, существовала еще и третья армия, формирование которой осуществлялось в Дижоне скрытно под неусыпным оком Бертье. Эта армия называлась Резервной и состояла из новобранцев, зачислявшихся в кадры, составленные из отборных ветеранов. Отдельные части этой армии собирались в различных пунктах, оставаясь при этом как бы разрозненными. Вместе с тем организация, обучение этих частей и приведение их в боевую готовность производилось незаметно. Большинство подразделений Резервной армии формировалось на территории Франции и было готово выступить в поход по первому приказанию. Главная квартира этой армии размещалась в Дижоне, но некоторая часть войск была выдвинута в район Женевы, чтобы «поддерживать в Швейцарии уважение к французскому имени».
Следует заметить, что французский народ желал мира, а не войны. Список талантливых администраторов, назначенных правительством первого консула, сам по себе служил уже доказательством, что управление внутренними делами во Франции будет осуществляться надлежащим образом. Качественная реорганизация армии позволяла в свою очередь прогнозировать, что предстоящая война закончится для Франции почетным миром. Однако необходимо было сделать такой шаг, который поселил бы у французов убеждение в том, что их первый консул одушевлен самыми миролюбивыми стремлениями. По возвращении Бонапарта из Египта обстоятельства сложились таким образом, что ему оказалось нетрудно найти решение и этой задачи. Русский император Павел I был возмущен политикой английского короля Георга III за то, что русским войскам, включенным в Алькмаарскую капитуляцию, был оказан весьма холодный прием в Англии и что их фактически держали почти как под домашним арестом на Британских островах Джерси и Гернси. Русский государь рассчитывал стать гроссмейстером Мальтийского ордена, и когда вслед за тем англичане осадили Мальту, он был готов обвинить Великобританию в измене. Еще сильнее было недовольство Павла Австрией. Часть русских войск, как мы уже упоминали, под командованием Римского-Корсакова была разбита по вине австрийцев близ Цюриха 25 сентября 1799 года. Суворов, с другим крылом армии, был тогда полным хозяином Пьемонта и, в соответствии с предписаниями своего монарха, пригласил короля Карла Эммануэля IV вернуться из Сардинии в Туринский дворец. Австрийский эрцгерцог Карл, одержав в июне 1799 г. победу над Массеной в первом бою под Цюрихом, ушел со своими войсками из Швейцарии в Центральную Германию и оставил русских на произвол судьбы. Император Франц, в свою очередь, стремился завладеть всей Северной Италией, а потому, не желая возвращения туда Савойского дома, предписал Суворову немедленно передислоцироваться в Швейцарию и идти на соединение там с русскими войсками. Однако наш полководец обнаружил, что австрийцы не сделали никаких приготовлений для перехода его армии через перевал Сен-Готард. Отсутствие мулов для перевозки артиллерии и обоза серьезно затрудняло его движение и обусловило в такой же степени, как и энергичные действия французов, неудачу швейцарского похода. Сам Суворов приписывал эту неудачу равнодушию или, скорее, недоброжелательности австрийцев. Суворовские войска, которым приходилось переходить через вершины Альп, занесенные снегом, и дикие ущелья из одной долины в другую, терпели жесточайшую нужду, вследствие неудовлетворительной организации обозов, и понесли большие потери. Положение их казалось совершенно безнадежным, когда выяснилось, что Римский-Корсаков, к которому они шли на соединение, был разбит и вынужден уйти из Швейцарии. Суворов, без артиллерии, боеприпасов и продовольствия, окруженный со всех сторон победоносными войсками Массены, с трудом проложил себе путь на восток. Остатки русского отряда собрались в г. Куре, откуда проследовали в баварские пределы. И тем не менее Массена впоследствии говорил с завистью, что «отдал бы все за один швейцарский поход Суворова». Император Павел был взбешен результатами кампании. Суворов получил приказ вернуться в Санкт-Петербург. Царь потребовал, чтобы всем итальянским монархам были возвращены их престолы и чтобы, в доказательство искренности австрийской политики, Тугут был уволен в отставку. Тем временем до Павла дошло, что по взятии Анконы соединенными австрийскими, русскими и турецкими силами его собственный штандарт, поднятый над крепостью, был снят и над ее стенами оставлено лишь одно австрийское знамя. Восторженный энтузиаст, жаждавший снискать себе славу царственного великодушного рыцаря, признал такой поступок австрийцев кровной обидой для себя и принял решение в декабре 1799 г. выйти из коалиции. Бонапарт тотчас же воспользовался этим благоприятным обстоятельством и оказал ему честь, отпустив на родину 6000 русских пленных со знаменами и с полным вооружением. Этот благородный поступок Бонапарта повлиял на настроения Павла Петровича, который проникся восторженным сочувствием к первому консулу и его проектам, включая разработку плана совместной франко-русской экспедиции в Индию. Он даже установил бюст Бонапарта в Зимнем дворце и всякий раз, проходя мимо, приветствовал его словами: «Вот великий человек!» С выходом России из коалиции единственными грозными противниками Франции оставались Англия и Австрия.
