Так что откуда ни посмотри, образ автора диплома и образ самого поэта сливаются в единое целое.
Но бес увел Щеголева от открытия авторства диплома, не позволил сделать последний шаг. И «бес» этот имеет фамилию, имя и отчество: Алексей Андреевич Сальков – судебный эксперт и инспектор Научно-технического бюро ленинградского губернского уголовного розыска. Эксперт-самоучка убедил Щеголева, что тексты анонимных писем были написаны собственноручно князем П. В. Долгоруковым. Есть предположение, что Сальков выстроил экспертизу под априорное мнение самого Щеголева. Но как бы то ни было, Щеголев беззаветно поверил результатам «экспертизы». И зря. Тщательные и профессиональные экспертизы, проведенные в 1976 и 1987 гг., не оставили камня на камне от выводов Салькова. Затмение, нашедшее на Щеголева, можно предположительно объяснить тем эмоциональным стрессом, который он пережил, открыв возможности контригры Пушкина в случае трактовки анонимного диплома «по царственной линии». Дальше Пушкин его не пустил.
Глава 11
Судьба восьмого экземпляра анонимного диплома
Поскольку, по нашей версии, Александр Сергеевич Пушкин был сам инициатором рассылки анонимного диплома, неудивительно, что он не только знал точное количество посланных экземпляров, но и поведал об этом в известном письме Бенкендорфу.
21 ноября он писал:
«Утром 4 ноября я получил три экземпляра анонимного письма, оскорбительного для моей чести и чести моей жены. Я занялся розысками. Я узнал, что семь или восемь человек получили в один и тот же день по экземпляру того же письма, запечатанного и адресованного на мое имя под двойным конвертом».
Со слов В. А. Соллогуба известно, что в тот же день, то есть 4 ноября, Пушкину были переданы анонимные дипломы, пришедшие на адреса его тетки Васильчиковой, у которой он жил на Большой Морской, и Елизаветы Михайловны Хитрово. Екатерина Андреевна Карамзина также, не распечатывая конверта, переслала диплом Пушкину. Вяземский держал свой экземпляр анонимного письма у себя вплоть до гибели Пушкина, а затем присовокупил его к своему посланию великому князю Михаилу Павловичу, в котором излагал собственное видение всей преддуэльной истории. В числе адресатов диплома были также Виельгорский и братья Россети. Так что если прибавить к этому списку самого Пушкина, то получится ровно семь. Ни современники Пушкина, ни более поздние исследователи загадочной истории появления анонимного диплома не обнаружили никаких свидетельств о других получателях анонимного диплома. Раз Пушкин сказал семь – значит, семь. Ему ли не знать!
Но искренне-скрупулезный Александр Сергеевич все-таки пишет «семь-восемь». Может быть, это для отвода глаз? Но если бы Пушкину хватило коварства, то он мог бы назвать любую далекую от действительности цифру и вообще не называть никакой.
Тем более что тут же поэт допускает оговорку, разоблачающую его маленькую хитрость:
«Большинство лиц, получивших письма, подозревая гнусность, их ко мне не переслали». Вот-те раз! Откуда же такая точность в определении количества экземпляров? Ведь трудно себе представить, что кто-то из адресатов, поставив Пушкина в известность о получении конверта с анонимкой, одновременно сообщил ему, что, «подозревая гнусность», он оставляет этот документ себе на память. Да, Пушкин, конечно, не профессиональный мистификатор. И слава Богу. Именно благодаря его постоянным проговоркам становится возможным распутать нить интриги, задуманной и реализуемой «невольником чести».
Итак, семь получателей анонимного диплома известны. Был ли восьмой и нужен ли был он Пушкину? Непременно нужен. И вот почему. Диплом представляет собой прозрачный намек по «царственной линии». Значит, его содержание должно дойти до царя. Его величество надо привести в бешенство от одной мысли, что весь столичный бомонд занимается обсуждением его интимных пристрастий, что император становится персонажем шутейных дипломов, распространяемых по почте. Единственный реальный способ достижения этой цели – передать один экземпляр диплома лицу, приближенному к императорской семье, лицу, доверенному государю. И Пушкин выбирает Нессельроде. Конечно, с точки зрения надежности доведения до сведения императора содержания диплома фигура Бенкендорфа идеальна. Но он далек от великосветских салонных интриг. Да к тому же должность его такова, что анонимный диплом, полученный главой жандармерии, объективно превращается из злого светского розыгрыша в донос со всеми вытекающими серьезными розыскными действиями, что, естественно, никак не входило в планы Пушкина. Нессельроде менее надежный информационный канал. Но более подходящий. Он и его супруга купаются в интригах, сплетнях, входят в узкий круг друзей императорской семьи. Оба знают, что Пушкин уже давно раздражает венценосную семью. Поэтому весьма вероятно, что через чету Нессельроде Николай Павлович узнает текст диплома. Тем более что может сработать психология чиновника, приближенного к начальнику: «Я лучший, я самый осведомленный, я око всевидящее» (тем более что информация к самодержцу может прийти и по другим каналам). Так что расчет Пушкина в принципе был верным. Но трусость министра иностранных дел и знание им византийских тонкостей российского двора Пушкин недооценил.
О том, что Нессельроде обладал экземпляром диплома, известно из эксклюзивной записки Геккерна Дантесу: «Если ты хочешь говорить об анонимном письме, я тебе скажу, что оно было запечатано красным сургучом, сургуча мало и запечатано плохо. Печать довольно странная; сколько я помню, на одной печати имеется посередине буква «А» со многими эмблемами вокруг. Я не мог точно различить эти эмблемы, потому что оно, повторяю, было плохо запечатано. Мне кажется, что там были знамена, пушки, но я в этом не уверен. Ради Бога, будь благоразумен и за этими подробностями отсылай смело ко мне, потому что граф Нессельроде показал мне письмо (курсив мой. – Н. П.), которое написано на бумаге такого же формата, как и эта записка. Мадам Н. и графиня София Б. тебе расскажут о многом. Они обе горячо интересуются нами».
Этот документ дорогого стоит. Изощренный дипломатический язык, где смысл размещается исключительно между строк, может служить эталоном иносказания. Дантес интересуется, что за анонимное письмо послужило толчком к вызову его на дуэль. Геккерн ему пишет, что письмо видел у близких им людей, что эти люди на их стороне и «тебе расскажут о многом». Ну а писать я могу, дорогой сын, только о том, как выглядит письмо, но никак о его содержании. Видно, Нессельроде, а за ним и Геккерн-старший сразу увидели «царский след» диплома и поняли, что распространяться о тексте диплома всуе, а тем более письменно пересказывать его содержание крайне опасно. «Ради Бога, – заклинает своего приемного сына голландский дипломат, – будь благоразумен и за этими подробностями отсылай смело ко мне». А какими «этими»? Да теми, которые касаются только внешнего вида письма. Не понять такого предостережения светский молодой человек не мог.
