— Привет, восставший из мертвых! Рад, что с тобой, наконец, все в порядке, дружище!
Я улыбаюсь в ответ и вижу, что он осторожно держит на отлете, как крыло, правую руку. Такой способ жесткой повязки, как я выяснил, солдаты называют «штукой», потому что помещенная под углом к туловищу и закованная в гипс рука напоминает крыло пикирующего бомбардировщика «штука». Этот способ лечения применяется в случаях переломов, вызванных пулевым ранением. По всей видимости, у моего соседа именно такое ранение.
Он говорит, что вчера мы останавливались в Сталино, где выгрузили легкораненых. В поезде остались только солдаты с тяжелыми ранениями и высокой температурой. Однако опустевшие койки тут же заполнили новыми ранеными.
— Мы отправляемся на родину, — радостно добавляет он. — Через Краков и Силезию. Оттуда я быстро доберусь домой.
— А где твой дом? — спрашиваю я.
— В Мариенбаде, в Судетах, — с явной гордостью отвечает мой новый знакомый. Затем с той же нескрываемой гордостью рассказывает о своем родном городе, как будто это самое красивое место в мире. Рассказ такой яркий, что мне хочется когда-нибудь побывать в Мариенбаде. Я пока еще не знаю, что в конце войны судьба занесет меня в этот идиллический город-курорт. Разговор с моим случайным попутчиком впоследствии, несомненно, повлиял на то, что я оказался в тамошнем военном госпитале после моего шестого, и последнего, ранения.
— Где тебя ранило? — спрашиваю я.
— В Сталинграде, 10 декабря, — отвечает он, и я замечаю, как дергается его лицо. Слово «Сталинград» тяжело повисает в воздухе. Большинство раненых, едущих в поезде, было вывезено из этого города или, подобно мне, с берега Дона.
— Нам крайне повезло, что мы смогли вырваться оттуда. Там сейчас очень тяжело.
— Почему? — спросил я удивленно. Я вот уже несколько дней ничего не слышал о фронтовой обстановке.
— Потому что тем, кто застрял в «котле», ничего хорошего не светит, — произносит раненый, лежащий на нижней полке. — Их последняя надежда на помощь частей генерал-полковника Гота растаяла как дым.
В разговор вступают другие раненые. Они жалуются на высокое начальство. Один сердито заявляет, что желает всем начальникам отправиться в преисподнюю. Никто не возражает, потому что все понимают, что такое высказывание вполне оправданно. Все эти раненые побывали в Сталинградском «котле» и из личного опыта знают, что значит ждать и надеяться на обещания спасти их. В обещаниях они разуверились после того, как поняли, что 6-й армией пожертвовали ради высших стратегических интересов.
Им в числе немногих посчастливилось выбраться из Сталинграда. Их вывезли только благодаря полученным ими ранениям. Сейчас, по их словам, подобное просто невозможно. Солдат с обмотанной бинтами головой, лишившийся в боях одного глаза, зло высмеивает последнюю пафосную радиосводку о трагедии в Сталинграде, в которой разгром 6-й армии преподносится как пример беспримерного героизма немецкого солдата.
Далеко не все раненые морально сильны, многие из них не могут скрыть своих повседневных страхов. Парень, лежащий подо мной, относится именно к такой категории, потому что с той самой минуты, как я проснулся, он беспрестанно всхлипывает. Я из любопытства наклоняюсь, чтобы получше рассмотреть его. Левая рука и предплечье этого парня загипсованы на манер уже упоминавшейся «штуки». Его лицо мне незнакомо. Мне кажется, что его всхлипываниям не будет конца. Они, судя по всему, действуют на нервы всем, кто находится рядом с ним, особенно тем, кто по-настоящему серьезно ранен и кто никак не может уснуть из-за него.
Конец этому положил какой-то солдат, который резко одергивает хнычущего:
— Ради всего святого, прекрати хныкать! Ты сводишь всех с ума своими стонами!
Парень никак не реагирует на это. Напротив, он начинает стонать даже громче прежнего. К счастью, в Кракове мы, наконец, избавляемся от него. Беспокойного раненого уносят, и его место занимает другой человек.
28 декабря. После того, как на койках поменяли постельное белье, места стали занимать новые раненые. На следующий день прибываю на место назначения. Я высаживаюсь в Бад-Зальцбрунне, неподалеку от Хиршберга, что у подножия Ризенгебирге. Прощаюсь со своими новыми знакомыми, которые отправляются дальше.
29 декабря — 20 января 1943 года. После того, как мы проходим через санпропускник, нас размещают на чистых постелях недавно созданного военного госпиталя. Остальные дни моего пребывания здесь проходят так спокойно и без каких-либо примечательных событий, что об этом времени почти ничего не остается в моей памяти. Оно ускользает от взгляда так же, как перезрелый местный сыр, который нам подают через день.
Мои записи сведены к комментариям о главном враче с яйцевидной головой и выпученными лягушачьими глазами. Разрезав гипсовую повязку на моей ноге, он откровенно заявляет, что подозревает меня в пренебрежении к солдатскому долгу и симуляции ранения. Пучеглазый спрашивает, как мне удалось загипсовать ногу. Он долго осматривает мою искусанную вшами грязную ногу, затем приказывает встать и не изображать из себя раненого. Мнительный эскулап даже грозится, что напишет рапорт и отправит его в трибунал, и бормочет что-то о дезертирстве, трусости, отсутствии чести.
Впрочем, действительно очень странно, что даже я сам не могу найти следа ранения, лишь крошечный, не больше горошины шрамик, не отличимый от укуса вши.
Однако рентгеновский снимок в конечном итоге оправдывает меня. Я помню, с каким недоверчивым удивлением пучеглазый врач рассматривал на снимке осколок. Мне казалось, что его глаза сейчас выскочат из орбит. Но, разумеется, главный врач госпиталя ни за что не станет извиняться перед каким-то рядовым. Он бормочет о том, что всегда среди раненых оказываются такие, кто намеренно наносят себе увечья и думают, что подобные трюки помогут им избежать передовой. Позднее выясняется, что осколок, сидящий у меня в ноге, не вызывает у меня проблем, и поэтому я считаю его чем-то вроде моего спасителя. Благодаря этому крошечному кусочку металла мне удалось избежать ужасной судьбы.
Здесь, в госпитале, мы узнаем, что в Сталинград уже невозможно доставлять по воздуху продовольствие и боеприпасы или вывозить оттуда раненых. Таким образом, судьба 6-й армии предрешена. Мы просто не можем осознать тот факт, что физически нельзя было вывезти тех людей, которых Адольф Гитлер отправил удерживать «крепость Сталинград». Удастся ли когда-нибудь узнать, как и почему произошла эта величайшая в истории нашей страны катастрофа?
