— Отлично! — раздался в наушниках бас Виктора. — Сейчас Орлов, Супонин и Сербиненко добавят.
Не успел он договорить, как внизу, в темноте, выросли еще два огненных столба. Рядом с ними стали рваться фугасные и осколочные бомбы, сброшенные другими самолетами. Все шло строго по плану.
Огненные трассы вражеских зениток замелькали западнее Алтухова, преследуя наши удалявшиеся самолеты. Этим и воспользовались мы с Солдатовым.
— Прошли место впадения Нугри в Оку. Возьми чуть правее! — передал штурман.
Убираю газ, планирую. Заходим на Алтухово с востока. Слева и справа мелькают тысячи огоньков. Беспокоит одно; только бы пуля не попала в басы. Надо иметь железную волю, чтобы под непрерывным обстрелом сидеть на бочке с динамитом. «Хруп, хруп», — прорезала очередь левую плоскость… «Сейчас вспыхнем», — подумал я. Но тут же успокоил себя, вспомнив старую пословицу всякая пуля грозит, но не всякая разит.
Самолет вздрогнул, басы раскрылись, ударив дверками по перкали, ампулы полетели на цель. Я моментально развернул самолет и со снижением пошел на северо-восток. Когда стрелка высотомера остановилась на шестистах метрах, дал полный газ. Скорость достигла двухсот километров в час.
— Попали! Горит! — ликовал Солдатов. Вся восточная окраина вражеского опорного пункта была охвачена пламенем.
…Возвратившись с задания, идем на командный пункт. Летчики один за другим бойко докладывают о результатах вылета. Заместитель начальника штаба — всегда уравновешенный капитан Тимофеев едва успевает записывать их доклады.
— Спокойней, спокойней! — говорит он, хотя сам заметно нервничает.
— Вот тут, тут, товарищ капитан, — тычет пальцем в карту сержант Голубев.
— Где тут? Надо точнее показывать! — делает ему замечание капитан. Ошалели, что ли, вы сегодня?
В эту ночь действительно все «ошалели». Летчики и штурманы наперебой рассказывали техникам и мотористам об огромных пожарах и взрывах. Стоявший рядом с инженером полка по вооружению Здельник довольно улыбался.
В землянку вошел Скочеляс. Обычно он перед докладом всегда снимал с головы меховой шлем. Сегодня же изменил своей привычке.
— Где Здельник? — крикнул Михаил и, увидев начхима, шагнул к нему.
— Михаил Ефимович! Вы великий человек! Вы — фокусник! Маг! — начал сыпать он восклицаниями. Здельник даже зажмурился от удовольствия.
— Что вы, что вы, я тут ни при чем, — приговаривал он с улыбкой.
…После доклада летчики и штурманы вышли покурить.
— Миша, расскажи что-нибудь, — предложил Николай Пахомов.
— Это можно, — отозвался Скочеляс. Снял подшлемник и начал:
— Все мы артисты. И ты, Шурик, и ты, Витя, и ты, и ты… Помню, до войны китайцы показывали в цирке аттракцион. Миловидная девушка становилась к стенке. Ее напарник, страшно разрисованный и одетый во все черное, брал блестящие длинные ножи, отходил метров на пять и начинал их бросать в нее. Первый вонзался в стенку около левого уха девушки. Возьми он на два-три сантиметра правее — и кинжал мог оказаться в щеке красавицы.
— Брось, — перебил его Самсонов, — такого не бывает…
— Раз говорю, значит, бывает, — оборвал его Михаил и продолжал: Страшилище целится и кидает второй нож… Он вонзается рядом с правым ухом красавицы… Так он бросил десятка полтора кинжалов, обрамив ими девичью голову. А ей хоть бы что, даже глазом не моргнула.
Скочеляс сделал паузу, глубоко затянулся папиросным дымом и продолжал:
— Я всю жизнь восхищаюсь этой артисткой. Вот и сегодня вспомнил ее. Между нами есть что-то общее. В нее кидали ножи, в нас стреляли из автоматов, пулеметов и орудий.
— Так что, Ваня, ты тоже настоящий артист, — обратился он к Крюкову. И Габидуллин тоже…
— А жизнь идет вперед, — рассуждал Михаил. — И мы уже далеко ушли от этой актрисы. В нас выпускают десятки тысяч пуль и снарядов, ведут стрельбу сотни фашистов, и каждый норовит попасть. Та девушка, дай бог ей хорошего жениха, вроде нашего Шурика, стояла неподвижно, а мы летим со скоростью сто десять километров в час, — он эту цифру иронически подчеркнул, — и бросаем чудодейственные шары, от которых все горит. Вот поэтому, как это ни странно, я считаю себя народным артистом, а Шутова и Крюкова — заслуженными. Но вы не обижайтесь. Заслуженного тоже не просто получить. А народного тем более. Надо пройти Рамушево, Омычкино, Налючи, Бяково!
— Демянск, — подсказал Пахомов. В памяти моей сразу ожили бои на Северо-Западном фронте.
— Ребята, разрешите внести поправку! — обратился ко всем Михаил Егоров. — Под Старой Руссой зенитные трассы были уверенные, чувствовалось, что у фрицев рука не дрожала…
— Верно, верно, — перебил его Скочеляс, — а вот брянский фриц уже не тот…
— Правда, Миша, не тот фриц пошел, — добавил молчавший до сих пор Крайков.
— А это хорошо, скорее намылим ему холку…
— Опять, наверно, все про Орел болтаешь? — перебил Скочеляса вошедший Вандалковский. И тут же приказал: — Всем к самолетам! Проверьте подвеску бомб и басов!
Он ушел так же внезапно, как и появился. Всегда официальный, он и теперь своими словами резанул по душе, словно ржавым, тупым ножом.
— Ой, нос… нос! — вдруг услышали мы громкий крик.
Все бросились на помощь. Видим: техник Мячков сидит возле самолета на корточках, держится за нос и повторяет:
— Ой, больно! Нос ищите.
— Брудного сюда, скорее Брудного! — закричал Пахомов, вызывая врача.
Подбежал запыхавшийся капитан медицинской службы Оскар Брудный.
Мячков встал. Лицо у него было в крови, срезанный кончик носа болтался на кожице.
В чем дело? Что случилось? Вскоре все выяснилось. Оказывается, к самолету подошел Вандалковский и стал за что-то отчитывать Мячкова. Тот торопливо вылез из кабины, но, встав на плоскость, поскользнулся, покатился и задел носом за острый край расчалки.
Мячкова отправили на самолете в госпиталь. Николай Корнеевич Пахомов написал письмо известному хирургу, попросив его помочь «замечательному технику, другу и товарищу». Через несколько недель техник вернулся радостный. Нос ему «припаяли» на славу. Правда, он оказался немного великоват.
Мы не раз вылетали с ампулами и бомбами. От наших ударов горело все танки, блиндажи, орудия. Через несколько дней в армейской газете появилась заметка старшего сержанта Маслакова: «Удар ночных бомбардировщиков», с подзаголовком: «Зарево пожара видно за семь — десять километров».
Вскоре в полк поступила еще одна новинка — термитные бомбы. Здельник опять стал героем дня. Эти бомбы оказались удобнее, чем ампулы с КС. Термитные шарики находились в прочной обтекаемой оболочке. Бомба разрывалась на высоте сто — триста метров и поражала значительно большую площадь, чем ампула.
