После ухода врача молчание в зале нарушил Берия. Улыбаясь, он полусерьезно заметил:
– Я знаю своего давнего друга Кобу. Чтобы принять важное решение, он мог очистить голову благороднейшим грузинским вином. Увлекся. Выпил лишний стакан. И скоро вернется к нам и выскажет свои мудрые мысли. И зря товарищ доктор пугал нас давлением дорогого Иосифа Виссарионовича. Оно немножко подпрыгнуло, потому что товарищ Сталин неравнодушный к судьбе народа человек. С кем не бывает такого? Врагов народа мы истребляем и будем уничтожать дальше. А сейчас ясно одно: на радио должен поехать нарком иностранных дел. Это его прямая обязанность сообщить людям о конфликте с Германией!
– О войне, черт побери, о войне! – не сдержав волнения, воскликнул генерал Жуков.
– Пусть о войне, – согласился Берия и строго посмотрел на Молотова. – Вы готовы, Вячеслав Михайлович?
– Почему именно я, – вздрогнул Молотов, – а не нарком, отвечающий за безопасность страны?
– Я отвечаю за внутреннюю безопасность и служу стране не жалея ни сил, ни времени. Я уходил из Кремля только после Иосифа Виссарионовича, – заметил Берия. – Сидел ночами. Дольше всех!
– Мы все – после! – неожиданно мяукнул забытый окружающими Калинин.
– А я значительно позже, – подчеркнул Берия, – подписывать расстрельные списки, каждое решение по делу врагов народа, думаете, просто? Поставить подпись там, где надо. Разобраться в предательстве Ягоды? – Берия нахмурился так, что пенсне едва не слетело с носа.
При упоминании о расстрельных списках Молотов сдался.
– Ладно, – сказал он, – я выполнял и выполняю все, что мне поручает партия. Но… Но мы еще не решили, чем закончить выступление перед народом, какими словами?
Берия заложил руки за спину и неожиданно почти вплотную подошел к Мессингу.
– Это вы предсказали Гитлеру смерть, если он пойдет войной на Восток?!
– Я, – от страха вяло вымолвил Мессинг.
– Говорите громче, чтобы слышали все, – настаивал Берия. – Это за вашу голову Гитлер обещал двести тысяч марок? За вашу?!
– Так было, – увереннее произнес Вольф Григорьевич.
Берия вытер голову платком.
– Извините, трудная работа. Мы, марксисты, не верим разным буржуазным телепатам и гадалкам, но товарищу Мессингу, дружественно относящемуся к нашей стране, избравшему ее своей родиной, доверяет сам Иосиф Виссарионович. Скажите, Вольф Григорьевич, сколько времени продлится война и когда мы победим? Хотя бы назовите год и месяц.
Впервые в жизни язык отнялся у Мессинга, он прилег на диван, вызвав удивление у присутствующих, и не слышал слов Калинина: «Я тоже люблю думать лежа!» Он впал в каталепсию и увидел многолетнюю кровавую войну, похожую на механизированную бойню людей.
Горы тел с обеих сторон росли, и, как ему показалось, наши потери намного превышали немецкие. Но за всеми смертями, смрадом от трупов и пылающими от бомбежек городами он разглядел на крыше полуразрушенного Рейхстага красный советский флаг…
– Думайте! Думайте! – донесся до него голос Берии. – Мы не имеем права на ошибку. Нам никогда не простит ее Иосиф Виссарионович. И вам за нее, конечно, не поздоровится. Придется отвечать…
«…Головой! Собственной головой!» – прочитал Мессинг мысль Берии. Он напрягся до предела и отчетливее увидел на крыше Рейхстага советский флаг.
– Победа будет за советским народом! – обессиленно вымолвил Мессинг.
– Вот и хорошая фраза для конца сообщения! – обратился к Молотову довольный своей находчивостью Берия. – Я верю товарищу Мессингу. Проверенный человек! Вражеских намерений к нашей стране не имеет. Ненавидит Гитлера!
– Уже рассвело! – тревожно заметил Жуков. – Немцы движутся по нашей земле, а мы еще не объявили всеобщую мобилизацию! Нельзя терять времени!
– Я согласен, – более спокойно и размеренно, чем раньше, заговорил Берия. – Только не надо в сообщении выделять слово «народ». Скажем более обтекаемо: «Наше дело правое! Победа будет за нами!» Ведь народ и партия едины!
– А потом для уверенности надо пустить гимн, – торжественно произнес Василевский.
– Затем для веселья народные танцы: гопак, русскую, – предложил Буденный, но его никто не слушал. Все расступились, уступая выход в коридор Молотову…
Я не ставил перед собой цели в точности передать реплики, произнесенные руководителями страны, но позднее, будучи на пенсии, играя в домино на Суворовском бульваре, Молотов рассказал моему отцу, что в самом начале войны Мессинга действительно вызывали на совещание в Кремль, где он предсказал, что победа будет за советским народом…
Машина быстро довезла Молотова до радиокомитета. Прервалась очередная передача, и зазвучал голос Юрия Левитана. Вольф Григорьевич еще быстрее доехал до гостиницы, включил радиоточку и слышал первое обращение Молотова к народу. Потом его передавали каждый час. Вместо Молотова обращение зачитывал диктор Юрий Левитан. Его голос, уникальный по тембру и уверенности в том, что он говорит, бередил душу Мессинга. Вольфу Григорьевичу казалось, что он один знает о мучениях, предстоящих людям, от этого щемило сердце и до боли кружилась голова.
Лет через пятнадцать после войны Мессинга свели с Левитаном гастрольные пути. Диктора часто приглашали на концерты, где он в театрализованном представлении на стадионе вещал своим громовым голосом слова, подсказанные Мессингом: «Наше дело правое. Победа будет за нами!» Вольф Григорьевич считал, что голос Левитана обладает магическим, гипнотическим свойством внушать людям именно то, о чем он говорит. Встретившись в гостинице с Левитаном, Мессинг удивился его ничем не примечательной внешности: среднего роста человек, с округлой головой, с добрым лицом, искренней улыбкой, но голос его проникал в души людей и завораживал их.
Они разговорились. Вольф Григорьевич вспомнил о том, что Гитлер обещал за его голову вознаграждение, грозился вырвать язык у Левитана и повесить писателя Илью Эренбурга за его острые антифашистские статьи в газетах, после чтения которых солдаты яростнее шли на врага.
– Но мы живы! – своим уникальным голосом заметил Левитан.
– Вы говорите с такой силой и уверенностью, – улыбнулся Мессинг, – что даже мне, ясновидящему, начинает казаться, что мы будем жить вечно.
Война, телепатия и любовь
Началась война. Не все понимали, что произошло и что будет дальше. В мемуарах Мессинга и воспоминаниях Татьяны Лунгиной существует явное расхождение относительно времени прибытия Мессинга в Москву из Грузии. В мемуарах, сделанных литзаписчиком, Вольф Григорьевич возвращается в столицу на поезде. Военное положение. После каждой станции – проверка документов. Частые аресты на улицах, вызванные его экстравагантной внешностью. Но Лунгина встретила Мессинга в гостинице за несколько дней до начала войны. Об отношениях Мессинга с властями и Сталиным литзаписчиком почти ничего не сказано, зато упомянута забота о человеке, на самом деле «винтике», ничего не стоившем в сталинские времена. Вот фрагмент из мемуаров:
