«Поездка Горбачева в Англию. Здоровенький такой, кареглазый, говорит без бумажки. Так и пружинит, так и пружинит. Еще Брежнев сказал о нем: «Торопится…». Но как-то непривычно и неприятно видеть Генерального секретаря ЦК КПСС в «объятиях» Тетчер. Светское заслонило советское».
«Вспомнилось наше возвращение из Цхалтубо в Москву в 1981 г. В Краснодаре к нам в жупе подсел уже немолодой крепыш из Управления строительством курортов на Кавказском побережье. Откровенно поделился, что едет к министру подписать нужные бумаги я вырвать финансирование. Везет тяжеленный чемодан водки специального розлива: «На трезвую голову не подпишет, а вот в сауне «под мухой» подсунуть бумагу можно, проверено». Поразила проза отношений жуликов с министром, проторенность подходов к нему, атмосфера уже привычной продажности и откровенного бахвальства. Впрочем, писал же; Грибоедов: «Кому в Москве не. зажимали рты обеды, ужины и танцы…».
«Я и жена смотрели на бизнесмена как на диво, а он на нас как на ничего не ведающих взрослых детей. Но иногда он замолкал, хваткость его исчезала, и он посматривал на нас украдкой неожиданно серьезно и грустно, славно завидуя нашей счастливой честности, когда-то им утраченной».
«Постановление ЦК о борьбе с пьянством и алкоголизмом приобретает на практике абсурдный характер. Срочно, без экономических обоснований закрываются заводы, вырубаются виноградники. Слезы будут вместо армянского коньяка, когда-то любимого Черчиллем. Плантации «Массандры» – под бульдозер. Советское шампанское, «Черный доктор», «Мускат красного камня», «Кокур», Херес – все это скоро будет в прошлом. Труд сотен тысяч виноградарей, их соленый пот, их творчество оказались не дороги ЦК, в составе которого уже десятки лет нет ми одного рабочего и крестьянина. Говорят, главный виноградарь «Массандры» покончил с собой, видя, как умирает его лоза. Идея борьбы с пьянством превратилась в идею борьбы с виноградарями…
На парткоме при обсуждении этого вопроса я с огорчением произнес: «Жаль, что шампанского теперь не будет…». Замполит с красным носом, выпивший за свою замполитскую жизнь много водки, угрожающе произнес: «Вы что, против решения партии?!» Я возразил: «Хорошо ведь в компании. Не за огонь люблю костер, за тесный круг друзей». Он меня не понял».
«Андижан. Коммунист из местных. Считает, что помпезность Рашидова, как и Брежнева, – несомненный признак слабости Советской власти, перерождения ее рабоче-крестьянской сути. Партия переродилась раньше, чем успела довести свое дело до конца».
Это становилось ясным, хотя аритмия в жизни страны началась, как свидетельствуют строки этой книги, конечно, раньше, просто мы в своей счастливой занятости делом и творчеством на благо народа почувствовали ее системность слишком поздно.
Е. В. говорил об этом, в силу своего положения, обычно сдержанно, как о чем-то, что исправить невозможно, находясь в той общественно-профессиональной нише, которую мы с ним занимали. Но он охотно выслушивал меня, и мои наблюдения его огорчали.
Приняв кафедру в августе 1983 г., я принял и все то лучшее, что составляло ее суть. Ее работа не нуждалась в резких изменениях, да и не до этого было. Основное время занимала клиника – 120 пульмонологических и до 100 инфарктных коек, клиника ургентная – пневмонии, бронхоастматические статусы, декомпенсированное легочное сердце, абсцессы легких, с одной стороны, и трансмуральные, осложненные шоком и аритмиями инфаркты миокарда. Поступление до 25—30 больных в день, более 4000 в год, летальность – до 160 человек в год. Кафедра по-прежнему объединяла военно-полевую и госпитальную терапию с числом преподавателей до 20. Учебный процесс был напряжен. Число слушателей в клинике иногда достигало 100 в день.
Мощная клиническая база позволяла эффективно вести курс госпитальной терапии. Цикл ВПТ соответствовал уровню преподавания в ВМА им. С. М. Кирова. Небольшое воспоминание, имеющее отношение к преподаванию ВПТ. Еще в 1967 г. мне довелось беседовать с Е. Ю. Махлиным, саратовским профессором, о начале первой мировой войны. По его воспоминаниям, после учебы в Сорбонне он вынужден был остаться во Франции: началась война, и в Россию выехать стало невозможно. Чтобы не умереть с голоду, он поступил, во французскую армию младшим врачом полка. В 1915 г. он стал одним из первых свидетелей применения немцами против французов хлора. Это было в долине р. Ипр в северной Франции. Махлин вспоминал: «То утро было тихим – ни выстрелов, ни канонады. Внизу, глубоко в долине, вдоль реки виднелись окопы. Но что-то необычное происходило там. Наиболее низменные места заволакивало желтое облако, которое стелилось по ветру… Видны были фигурки солдат, метавшихся среди окопов и ползущих в гору, подальше от облака. Спустя некоторое время первые из них достигали вершины горы, где был развернут наш лазарет. Они задыхались, лица их были синюшны, у некоторых изо рта шла пена. Стало ясно, что мы видим картину токсического отека легких. Помочь было нечем – кислорода было мало, а противогазов еще не изобрели. Многие на наших глазах гибли». Это был первый мире случай применения оружия массового поражения. Рассказ очевидца я передал Е. В. Гембициому и, конечно, использовал его в своих лекциях.
Люди на моей кафедре, разные по характеру и опыту, в целом были хорошо ориентировны на дело. Многие взялись за диссертации: кафедра старела, нужяю было готовить смену. Было трудно, но «корабль» плыл, держа курс твердо. В 1983—1987 гг. к нам приезжали В. П. Сильвестров, И. И. Красовский, Е. Е. Гогин, Б. П. Самотокин, Г. М. Покалев, Г. К. Алексеев. В 1984 г. на базе кафедры, при участии ректора СМИ акад. Н. Р. Иванова, был проведен Всесоюзный симпозиум по пульмонологии. Приехала представительная делегация из ВНИИПа МЗ СССР в составе Н. В. Путова, Н. А. Богданова, В. И. Тышецкого, Т. Е. Гембицкой, Н. И. Александровой, М. М. Ильиовича» Это было признанием. Бывал в те годы у нас и проф. Л. М. Клячкин, констатировавший несомненный рост кафедры.
Е. В. знал всех моих сотрудников: доцента Александра Алексеевича Кажекина, в 60-е годы учившегося у него на кафедре ВПТ в Академии, Ю. И. Ямчука, М. Н. Лебедеву, Л. Е. Бочкареву, Л. В. Краснову, Г. И. Ивановского, С. В. Спиридонову, А. М. Косыгину, С. А. Зорину, Ю. М. Гладышева, А. Б. Шварцмана. Знал он и врачей клиники: Л. Д. Брилль, Н. И. Коптилову, М. Н. Костюнину, В. И. Моисееву, Е. В. Гер и других. Приезжая в Саратов, он неизменно поддерживал все наши начинания, входил в проблемы, беседовал с командованием факультета и с ректором института. Его влияние не было навязчивым и начальственным, он не стоял над кафедрой, но без его моральной поддержки трудно было бы выдержать ту нагрузку, которая легла на мои плечи. Ни на одной кафедре других факультетов такой концентрации клинической ответственности не было. И это признавалось всеми. Когда Гембицкий уезжал, мы все равно оставались с ним.
