Это был уже не ее голос, а какая-то светлая, чистая мелодия, будто кто-то играл на флейте среди высоких гор, не острыми срезами скал парили птицы и плыли облака. Мне бы легко и хорошо. Внезапно в этот покой, длившийся целую щемящую вечность, ворвались голоса. Откуда они, их не может не должно быть, я один на этом возвышении, и никто не сюда подняться…
— Распутин, проснись, проснись, — кто-то трясет меня плечо.
Я медленно открываю глаза. В комнате Автандил, Кречет, Масловский и Валера.
— Вы все сошли с ума, Джалила еле усыпила меня после этих идиотских ночных кошмаров. Пошли все вон. Я еще буду спать…
— Какая. Джалила? — удивляется Автандил.
— Вот она, была здесь, — я протягиваю ему телефонную трубку. Из нее рвутся наружу короткие гудки.
— Распутин, плохи дела. Звонила твоя жена. Беда… Я вскакиваю на кровати.
— Какая еще беда? Что случилось?
— Ты сперва успокойся и все выслушай внимательно.
— Почему она не позвонила мне, что она сказала?
— У тебя все время было занято. Она еле нашла меня через администратора. Мысленко подал заявление в прокуратуру.
— Ну и ради бога, плевал я на него. Дерьмо!
— Представь, что он там написал… Зарытые миллионы, бриллианты. А кроме того — оружие на квартире, наркотики. У тебя был обыск. Наташа говорила сквозь слезы… Они показали ордер на обыск и ещё одну бумажку — возбуждено уголовное дело по статье 210 прим.
— У меня обыск?! — сказал я, словно не слыша Автандила.
— Кому это взбрело в голову, да я с ними такое сделаю!..
— Успокойся, все гораздо сложнее. Я звонил в Москву. Обыски были у меня и Николаева. Ничего не нашли, да и не могли найти. Но факт остается фактом. Представь себе, какие слухи поползут по Москве.
Он меня добил.
— При чем здесь слухи?! 0 чем ты можешь сейчас говорить… Разве в этом дело? Кречет подсел ко мне.
— Успокойся, Леша, я прошу тебя. Ничего они тебе не сделают.
Я глянул на него. У него серьезный взгляд. Откуда и когда он появился у него? Может, давно, в тот самый момент, когда отец-алкоголик ударил топором мать, а потом стал душить кричавшего от смертельного ужаса пацаненка. Он бы задушил его, если бы не вбежавший в хату сосед. Он не мог оторвать отца от хрипящего мальчишки и чем-то тяжелым ударил его по голове. Отец охнул и сполз. Он был мертв. Так в один день Кречет стал сиротой…
— Всякое у тебя было. Было и прошло. И это пройдет… Я едва разжал рот и выпил ледяной минеральной.
— Оставьте меня, — сказал я. — Я сейчас приду в себя. ходите через полчаса. Будем обедать…
Я не хотел, чтобы они видели меня таким. Надо взять себя в руки. Так вот они откуда, кошмарные сны, предвестники беды. Я долго держал голову под ледяной водой, слегка отошел начал звонить домой. Телефон все время был занят. Наташа вместе с тещей обзванивают сейчас… Кого они могут обзванивать? Кто может прийти на помощь?
Я с трудом дозвонился. Голос у Наташи глухой, незнакомый.
— Наконец-то… Я уж думала, что с тобой случилось странное. Тебя арестовали… Я вызвала к маме врача, ей сделал укол. Плохо с сердцем. Что наделали эти сволочи?!
— Подожди, возьми себя в руки. Ничего страшного не случилось…
— Ничего страшного?! Они пришли, как это называешь с понятыми. Двое наших соседей, тот самый дед, который для внука все твои фотографии с автографами просит. Боже какой стыд!
— Дальше, дальше, и все по порядку.
— Они перерыли всю квартиру, мама пыталась говорим, что они пришли в квартиру известного человека и могли, по крайней мере вести себя прилично. Но они устроили настоящий погром. Ты бы видел их рожи… Да, а маме они сказали, что у них в Бутырке всегда было много известных людей, сейчас тоже полно и, они не сомневаются, добавится еще один, ты значит…
Она всхлипнула, а потом и вовсе разревелась. Я не могу больше добиться ни слова.
— Дай трубку маме, — сказал я, — с тобой разговаривать бесполезно.
Теща рассказала, что они вручили ей ордер на обыск, а же постановление прокурора района о возбуждении против меня уголовного дела. В бумаге было написано, что дело возбужденного заявлению Советского фонда защиты животный речь шла о присвоении мною крупных денежных сумм в несколько сот тысяч рублей. Постепенно мне становилось кое-что ясно, проклятые проценты, которые я должен был им перечислять, но не мог… Впрочем, что-либо анализировать сейчас было бесполезно.
— Что они искали? — спросил я.
— Они были уверены, что найдут что-то особенное. Когда старик-сосед стал возмущаться и говорить, что все это напоминает давние времена, они его остановили, мол, сейчас мы, папаша, такое найдем, что приведет вас сразу же в чувство…
— Они назвали, что именно они ищут?
— Не сразу… Все простукивали стены, пол, как я поняла, искали тайник. А потом начали — где у вас оружие, наркотики… Описали Наташкины камешки, спрашивали, откуда у нее такие дорогие вещи. Она им сказала, что муж подарил.
— Что еще нашли?
— Ничего, а что они могли найти? Сберкнижки с небольшими суммами, вот и все.
Зря старались, ребята, стал бы я что-нибудь хранить дома! Прятал, правда, не от вас, но вы ничем не лучше рэкетиров., Я хотел еще поговорить с тещей, но Наташка взяла трубку и снова принялась всхлипывать:
— Срочно приезжай. Мне страшно…
— Закончу гастроли и приеду. Раньше не могу, билеты проданы, всюду — афиши. Это дикие неустойки…
— Плевать на неустойки, приезжай.
— Я прошу тебя, успокойся.
Потом я попросил тещу, чтобы она дала ей успокоительное, и положил трубку. Мысленко все же сдержал свое слово, все меня предупреждали, что он не остановится ни перед чем. Как зверь, почуявший кровь, а он — деньги… Конечно, я мог сунуть ему несколько десятков тысяч, и он заткнулся бы, но на сколько? Такие ребятки не останавливаются на полдороги, аппетит у них. еще тот…
Я сидел на диване и все время вытирал пот. Появился повар с подносом.
— Ставить обед? — спросил он.
— Делай что хочешь.
Мысли метались; как бешеные, невозможно собрать воедино, чтобы как-то сконцентрироваться на главном: что сейчас можно сделать. Ответ возникал один: «Ничего!» Ровным счетом ничего. Молва мгновенно поползет по Москве, дойдет до людей, которые дали нам крышу и возможность нормально работал до министерства, потом до всех управлений культуры… Ко(покатится дальше.
Неслышно вошел Кречет, он сел рядом, провел мне ладони по голове.
— Не унывай, Леха, помнишь, ты сам мне говорил — нам ничего не страшно. После детдома уже не может быть ничего страшнее… Говорил?
— Говорил.
