Район «маки», где работает Жан-Франсуа, расположен недалеко от довольно большого города, куда он часто ходил за провиантом, для поддержки связи, за фальшивыми документами и так далее. Он ходил туда слишком часто, как мне кажется, поэтому его арестовала французская полиция, когда он выходил из поезда.
Со времен своего недолгого опыта службы в разведывательном корпусе Жан-Франсуа полюбил ручные гранаты. И сейчас у него в чемодане были три штуки. Когда он в сопровождении двух конвоиров пробирался через толпу к узкому выходу со станции, ему удалось открыть замок чемодана и высыпать его содержимое на пол. Собирая все назад, он смог незаметно рассовать гранаты по карманам. Пока его вели в комиссариат, он дважды нагнулся, чтобы завязать шнурки. Гранаты остались в сточной канаве.
Полиция немного заподозрила его движения и надела наручники.
— Снимите их на минутку, чтобы он смог подписать свои показания, — сказал комиссар, к которому привели Жана-Франсуа. Стоило наручникам освободить его руки, как Жан-Франсуа со всей силой ударил полицейских, стоявших по обеим сторонам от него. Они попытались скрутить его, но он их оттолкнул, отбросил комиссар в сторону и побежал к двери полицейского участка. В дверь как раз входил священник.
— Держите вора! Держите вора! — кричали полицейские, пытаясь догнать Жана-Франсуа. Священник стал в проходе.
— Голлист! Голлист! — закричал Жан-Франсуа.
Священник пропустил его и тут же загородил дверь обоим полицейским. Они попадали на пороге. Пока полицейские пытались выпутаться из-под сутаны кюре, Жан-Франсуа выбежал по улице, затем пронесся по другой, потом еще по одной, и оказался, наконец, вне досягаемости.
Но как долго? У них есть его описание. Его куртка разорвана. Если пойти домой к кому-нибудь из людей, кого он знал, то есть опасность навести полицию на след всей местной организации. Ему нужно было как можно быстрее покинуть город. Но за станцией наблюдали сильнее, чем за каким-либо другим местом. Жан-Франсуа решил уйти пешком, но сперва ему следовало изменить внешность. Он зашел в парикмахерскую, в которой никого не было, и позвал владельца. Тот, с видимой простудой, вышел в тапочках из задней комнаты. У него было не вызывающее доверия лицо, напоминавшее куницу, с осторожными маленькими глазками, спрятанными под дряблыми веками. Настоящее лицо «стукача». Но у Жана-Франсуа не было ни выбора, ни времени. Он попросил парикмахера сбрить усы и перекрасить его естественные пепельно-светлые волосы в густой черный цвет.
— Я хочу сыграть одну шутку, — объяснил он, — пари с моей подружкой.
Парикмахер не ответил и молча принялся за работу. Время от времени Жан-Франсуа пытался поймать взгляд парикмахера в зеркале, но ему это так и не удалось. За целый час они не перебросились ни словом.
— Это — все, — думал Жан-Франсуа.
— Ну, как? — наконец, спросил парикмахер.
— Прекрасно, — ответил Жан-Франсуа. Его действительно нельзя было узнать. Ему даже больно было смотреть на свое жесткое, темное лицо. Он заплатил парикмахеру двадцать франков.
— Я сейчас принесу сдачу, — сказал парикмахер.
— Не стоит, — ответил Жан-Франсуа.
— Я принесу вам сдачу, — повторил парикмахер и исчез за грязноватой занавеской. Жан-Франсуа настолько был уверен, что тот донесет на него, что взвешивал два варианта — или просто убежать или до того убрать этого человека с дороги. У него не было времени решать. Парикмахер почти сразу же вернулся со старым плащом, висящим на руке.
— Быстро наденьте это, — сказал он тихим голосом, все еще не глядя на Жана-Франсуа. — Красивым этот плащ не назовешь, но у меня он только один. Иначе вас быстро заметят в этой рваной одежде.
* * *
Жан-Франсуа рассказал мне эту историю так же весело, как всегда, но его веселость показалась мне утратившей былую свежесть. Его смех стал немного жестче. Возможно, из-за черных, как чернила волос его лицо приняло какое-то другое выражение. Или, может быть, на нем начинает отражаться состояние постоянного риска, ощущение постоянного чьего-то невидимого присутствия за его плечами.
В любом случае, он больше не будет осуществлять связь со своим братом. Я не хочу, чтобы хоть какая-то малейшая зацепка смогла вывести полицию на след Сен-Люка. Я сказал об этом Жану-Франсуа, и он согласился без единого слова. Он очень редко говорит о своем брате, и если говорит, то очень кратко. Тот факт, что его брат и шеф — одно и то же лицо, кажется, сбивает его с толку. Я сожалею об этой его сдержанности — мне нравилось слышать, как он называет брата «Сен-Люк».
* * *
Трех товарищей, освободить которых нас попросил Луи Х., посадили на поезд вчера в 7.45. Их разместили в купе третьего класса, надели наручники и приставили к ним пять жандармов. Матильда села в поезд в то же время. На ней было черное пальто и такого же цвета платок на голове. Матильде удалось устроиться в вагоне, в котором везли заключенных. Поезд прошел несколько станций, затем дорога шла через пустынную деревенскую территорию. В 11.10 Матильда дернула стоп-кран, проскользнула в купе, соседнее с тем, в котором держали узников, подошла к окну и развязала свой черный платок. Через несколько секунд, когда поезд остановился, Бизон и еще два наших человека с железнодорожной дамбы запрыгнули в вагон, где сидели жандармы и три товарища из группы Луи Х. Наши люди были вооружены автоматами. Жандармы сняли с заключенных наручники. Затем мы заставили жандармов снять свои мундиры, из-за чего не слишком огорчились. Товарищи Луи Х. и наши люди переоделись в жандармскую форму, взяли их карабины и спрыгнули на дорогу. В этот момент появился главный проводник.
— Теперь можете ехать, — крикнул ему Бизон. Поезд двинулся. Матильде даже не пришлось выходить из купе.
* * *
Место, выбранное для похищения, находится в двенадцати километрах от довольно большого поместья. Эта земля принадлежит тому самому владельцу виноградника, который предлагал мне танк. Он спрятался на другой стороне дамбы с телегой, запряженной двумя лошадьми. В телеге лежало несколько больших пустых винных бочек. Люди Луи Х. и наши спрятались на дне бочек. Виноградарь привез их в кладовую в своем доме. Бизон и два его товарища ушли с наступлением ночи. Сбежавшие узники спрячутся у виноградаря еще на неделю. И смогут немного нарастить жирок.
Приехав туда, я провел с ними один вечер. От троих остались буквально одни кости. Дисциплина в их лагере была куда суровее, чем в том, где я познакомился с Легрэном. Запрет на получение посылок, много бесполезной работы, постоянное наблюдение, часовые ночью у дверей каждого барака. Колючая проволока под током высокого напряжения. Узники так голодали, что ели траву, которая росла в лагере. Комендант проводил ежедневную инспекцию с плеткой в руке. Этим он задавал тон для охранников.
