— Однако однажды издевательства прекратились, — рассказывал один из сбежавших заключенных, — благодаря вмешательству одного самого странного нашего товарища. Деревенский землевладелец в мирной жизни, он посвятил свою жизнь сочинению приключенческих романов, печатавшихся в местных газетах. В Сопротивлении он действовал в точности в духе своих романов. Чудо, что его не застрелили. Мы никогда не встречали человека более импульсивного, разговорчивого, большего фантазера. Но однажды он сказал коменданту, что у него в самом лагере спрятан радиопередатчик, что с его помощью он поддерживает связь с Лондоном, и что комендант будет казнен, если хоть раз еще ударит заключенного. Старый мерзавец поверил и испугался.
* * *
В том же лагере была партийная ячейка коммунистов. С ними, как всегда, обходились самым жестоким образом. Однажды нескольким коммунистам удалось сбежать. Через три дня они вернулись и сдались. Они бежали без разрешения партии. И партия отправила их назад в лагерь.
* * *
Этот факт напомнил мне о моем разговоре с депутатом парламента от коммунистов, сбежавшем из концлагеря в Шатобриане. Он мог бы сбежать без труда. Но он не делал этого, пока партия ему не приказала. Только трем его товарищам был разрешен побег. Прочие остались. Их включили в число жертв первого официального уничтожения заложников.
В тюрьме и в лагере самым страшным мучением для этого депутата была мысль, что его арестовали в собственном доме, хотя Компартия проинструктировала своих активистов никогда не ночевать дома.
— Понимаете, — сказал этот человек, отдавший партии двадцать пять лет жизни, — понимаете, меня могли бы выгнать из партии, и я заслужил это. К счастью исполнительный комитет был снисходителен. Они просто устроили мне хорошую взбучку и привлекли к работе.
Работа его состояла в редактировании подпольной «Юманите». К этому времени уже четыре ее прежних главных редактора по очереди были расстреляны.
* * *
Я не знаю ни одного человека в Сопротивлении, кто не говорил бы о коммунистах с особым чувством в голосе и с очень серьезным выражением.
* * *
Офицер из французского штаба в Лондоне прибыл с очень важным заданием на несколько недель в Париж. На следующий день после бомбардировки американской авиацией заводов Рено мы услышали, как один рабочий с этого завода, с рукой на повязке, открыто радовался результатам налета. Мой товарищ незаметно положил что-то в неповрежденную руку рабочего. Это был Лотарингский крест.
— Я понимаю, что это довольно странный жест, — сказал он мне после этого, — но я не был во Франции три года, и открытие этой новой нации немного вскружило мне голову.
Довольно долгая поездка в компании с майором маркизом де Б.
Его приговорили к тяжелым работам, и ради жизни и из-за патриотизма он сбежал после тридцати страшных месяцев заключения. Он человек исключительного темперамента, очень смелый, но всегда здравомыслящий. Ожидая, пока мы сможем переправить его в Англию, он разъезжает по стране, собирая информацию, как будто у него совершенно надежный статус, и вся полиция Франции не разыскивает его.
— Я чувствую, что жил как слепой, — рассказывал он мне. — В моем кругу у нас не было ни возможности, ни времени, ни, честно признаюсь, желания сблизиться с народом и узнать его. Со времен моего побега я всегда встречаю только людей из народа, и я никогда не забуду этот урок.
Однажды вечером из-за нестыковки при установлении контакта майор де Б. оказался без документов и денег в деревне, где никого не знал. Майор де Б. постучал в дверь школьного учителя и попросил о гостеприимстве. Не спрашивая ничего, учитель провел этого чужака в столовую, где как раз готовились к обеду — скудному, естественно. У жены учителя было трое детей. После обеда майор де Б. отвел учителя в сторону и сказал:- У вас семья. Я должен предупредить вас, что я офицер генерала де Голля и сбежал из тюрьмы, а Гестапо назначило награду за мою голову.
Учитель подпер дверь толстой доской и показал майору два тяжелых револьвера.
* * *
Пересаживаясь с поезда на поезд, мы заняли места в купе, где сидел вдрызг пьяный немецкий солдат. Некоторое время спустя его стошнило прямо на наши ноги. Лицо майора де Б. страшно побледнело, и он тихо сказал:
— Heraus, Schwein![15] Может быть, солдату показалось, что он столкнулся с немецким офицером в штатском или агентом Гестапо или просто автоматически подчинился голосу «вышестоящего начальника»? Я не знаю, но из купе он вышел.
* * *
Многие люди в Сопротивлении проводят большую часть времени в поездах. Ничего нельзя доверить телефону, телеграмме или письму. Любую почту может доставить только курьер. Каждая явка, каждый контакт предполагает поездку. Кроме того, есть перевозчики оружия, газет, радиостанций и диверсионного оборудования. Это объясняет необходимость целой армии курьеров, циркулирующих по Франции, как лошадки на карусели. Но это объясняет и те ужасные удары, которым они подвергаются. Враг, так же как и мы, прекрасно знает, насколько необходимы нам эти постоянные разъезды. Не было ни одной поездки, в ходе которой я не встретился бы с двумя, тремя или четырьмя товарищами из моей организации или из какой-то другой и, как предполагаю, сталкивался с еще очень многими, которых не знал. Жизнь заговорщика вырабатывает почти безошибочный инстинкт в этом отношении. Интересно, настолько ли силен этот же инстинкт у полиции?
* * *
Мне кажется, что за мной следит старый господин с опрятной бородкой и ленточкой Почетного Легиона в петлице. Неужели Гестапо выпускает свои щупальца? Я приказал одному из наших людей проследить за стариком.
* * *
С Бизоном произошла глупейшая авария. Он слишком быстро ехал на украденном у немцев мотоцикле и перевернулся. Кома. Госпиталь. При нем было два револьвера и большой складной нож.
Его отпечатки пальцев хранились в картотеке. Французская и немецкая полиции были проинформированы. Все еще находившегося без сознания Бизона поместили на операционный стол. Трещина в черепе, сломанная челюсть. Прибывшая полиция убедилась, что он еще в бессознательном состоянии, и перенесла допрос на следующий день. Бизон очнулся на рассвете. Голова его была полностью забинтована. Он испытывал ужасные боли. Санитаров вокруг не было. Он встал и сбежал из госпиталя через окно. Без перерыва двигался он по городу и наткнулся на трамвай, который как раз шел в пригород, где жили его друзья. — Я увидел четыре двери, — рассказывал он потом, — к счастью, я нашел правильную.
