тысячи франков.
— О-го-го! Дороже золотого перстня.
— Здесь бесплатно. Пойдём вместе, я покажу, как это делается у нас. Не боись, я угощаю.
Вася с Геной вышли из забегаловки, я же поделился своими подозрениями:
— Не нравится мне всё это. Чувствуется какой-то подвох — кажется, сделает ноги «земляк» и будет таков.
— Это ты зря, — возразил Николай Иванович, — хороший же парень, свой в доску. А если и начнёт убегать — мы его за шкирник и в полицию.
— Наивный ты человек, Николай Иванович! Он здесь как рыба в воде, а ты — как жук в дерьме. Если он захочет, то обставит нас в два счёта. Оглянуться не успеешь. Да ещё на посмешище выставит. Помяни мои слова. Дай Бог, конечно, если этот прохвост окажется порядочным человеком. Но мне чего-то в это не верится. Никаких денег у него в заднем кармане нет. Сам приглядись.
— Так он же говорит — крупная купюра. Много ль ей места надо.
В это время появились Вася с Геной.
— Ну вот! А ты говорил, прохвост, — обрадовался Николай Иванович. — Если бы захотел, сейчас и сбежал бы. Когда ж ещё? А он — вот он! Как на ладони. Прекрасной души человек. «Наполеоном» меня попотчевал. Но повтора, я чувствую, не будет.
— Не забудь, за твои же деньги потчевал.
— Ну, это ты брось. Отдаст. Куда он денется.
Я же всё время чувствовал подвох. Мозжечком чувствовал. Пьеса разыгрывалась как по нотам, и мы в ней были актёрами-дилетантами, попавшимися на крючок случайному (случайному ли?) режиссёру. Но я понимал, что уже не в нашей власти изменить сюжет задуманной пьесы. Пленники обстоятельств, мы вольно, а по большей части невольно шли на заклание ради вполне определённой идеи, жившей в голове «свободного художника» — Васи Бомбовоза из Сенегала. И я уже был почти уверен, что он продолжит разыгрывать свою пьесу, под занавес оставив нас в немой сцене, без суфлёра, без текста, на произвол судьбы. И без шансов отыграться.
— Всё, ребята, — сказал подошедший к столику Вася, — если заказывать больше не будем, пойдём менять деньги. Кому я сколько должен? Проверим. Дяде Коле тысячу. Так?
— Так, — с удовлетворением произнёс Николай Иванович.
— Тебе я должен пятьдесят, — Вася вытянул указательный палец в мою сторону. — А тебе — двадцать пять.
Гена подтвердил. Он был в хорошем расположении духа и всё удивлялся, как это может быть так просто, когда поблизости нет туалета. И туалет сам находит тебя на том месте, где приспичило.
— Это гениально, — заключил Гена. — Цивилизация привносит одни ненужные хлопоты. Надо быть ближе к природе. Тогда легче живётся, легче дышится и легче делается всё остальное. Рано или поздно мы к этому придём.
— Представляю, во что превратится тогда город Ленина, — заметил я.
— Но здесь-то всё нормально, — возразил Гена, — всё вмиг иссушивается солнцем. Не забывай, что это Африка.
Вася Бомбовоз как раз и напомнил об этом, изобразив ритуальный танец аборигенов. Во всяком случае, нам так показалось. Танцор на полусогнутых прошёлся между столиками под дружные хлопки присутствующих, сделал несколько оборотов вокруг собственной оси и застыл в позе бога Шивы. Все сразу засвистели и зааплодировали. После чего Вася подошёл к бармену и что-то ему долго внушал. Бегающие глаза бармена забегали ещё быстрее.
Повернувшись к нам, Вася удовлетворённо махнул рукой:
— Пошли! Сеанс окончен.
— Юморной парень, да? — спросил Николай Иванович.
— Очень, — ответил я. — Весь юмор у нас ещё впереди.
— А я верю людям, — признался Николай Иванович, — несмотря на цвет кожи или расовую принадлежность.
— Вот это ты правильно делаешь, — без тени иронии заметил Гена.
Выйдя на палимую солнцем улицу, Вася опять обратился к нам:
— Значит, так: тебе тысячу, тебе двадцать пять, тебе пятьдесят. Правильно?
— Абсолютно, — согласился я.
— Тогда вперёд. Здесь за углом будет магазин, где и разменяю свою купюру. — И опять похлопал себя по заднему карману. Мол, здесь они, мои миллионы, полученные за героический труд тренера сборной Сенегала по футболу.
За углом Вася зашёл в дом, который даже близко не напоминал магазин. Из него вышла многодетная семья и сразу же уставилась на нас голодными глазами. Такого взгляда мы не могли долго выдержать, подались в сторону — отошли примерно на дистанцию пенальти и стали ждать.
— Хрена мы его дождёмся, — высказал я своё отнюдь не новое соображение, — он сейчас через чёрный ход, задними дворами бежит навстречу своей сборной. И нам его уже не догнать.
— Зря ты так, — спокойно и уверенно вновь отреагировал на это Николай Иванович, находящийся ещё под действием наполеоновского вторжения, — я ему верю как себе.
— Ну если ты ему так веришь, то стой тут и жди один.
— Пожалуй, ты прав, — согласился Гена.
— Я, как старший группы, не могу вас отпустить. Тыщу ему просто так отдал, что ли? Будем ждать!
— Почему просто так? Бренди, пиво — они денег стоят.
— Но не таких же. Я на эти деньги дома месяц бы пьянствовал.
— Так то ж дома, — стал подыгрывать мне Гена, — а здесь африканские наценки плюс местная экзотика. Никуда не денешься.
К моему великому изумлению, из дома, в котором, как мне казалось, навсегда канули все наши надежды, вышел должник и направился прямо к нам.
— Ну, во! Что я вам говорил? — с воодушевлением воскликнул Николай Иванович и вынул свой кошелёк, чтобы положить причитающуюся ему купюру.
— Не меняют, гады, — с досадой произнёс тренер сборной Сенегала Вася. — Десять минут уговаривал — нет, и всё. Придётся идти в другое место.
Мы стали нарезать новые круги по пригородам Дакара и, наконец, вышли на довольно просторную улицу, где на возвышении стояла хижина, обложенная гофрированным железом и с вывеской: KAFE ТАО-ТАО.
— Это то, что нам нужно, — с уверенностью сказал наш «земляк». — Ждите тут, я — мигом. Значит, тебе — тысяча, тебе — пятьдесят и тебе — двадцать пять. Правильно?
На этот раз мы молчали. Лишь Николай Иванович коротко кивнул головой.
— Вот видите, я всё запомнил. И делаю это исключительно из чувства глубокой признательности ко всему вашему советскому народу. Угости друга — приобретёшь двух. Сегодня я угостил троих. Значит, будет у меня много друзей. А главное — останутся приятные воспоминания. По этому случаю предлагаю сфотографироваться. Я вижу, у вас есть фотоаппарат, — и он указал на мой старенький ФЭД.
Бомбовоз тут же создал композицию: встал посередине, обхватив руками своих новых друзей Гену и Николая Ивановича, изобразил на лице широченную улыбку и кивнул головой: мол, снимай. Потом снимал Гена. В конце Вася ещё раз широко и приветливо улыбнулся и
