Бен-Гурион отвечает:
«Что бы ни случилось, наша встреча в Лондоне навсегда останется в моей душе… и если когда-нибудь вы прочтете о наших столкновениях, вспомните, что среди ваших «врагов» есть человек, который восхищается вами и разделяет ваши заботы. Даже в самый разгар предстоящих битв я всегда протяну вам руку».
Так ли это? Отношения между ревизионистами и социалистами вскоре снова изменятся к худшему, и Бен-Гурион станет самым яростным противником «диссидентов», на борьбу с которыми бросит всю свою неукротимую энергию. Еще какое-то время его отношения с Жаботинским сохранят прежнюю учтивость, но потом оба они вновь начнут обвинять и оскорблять друг друга…
Жаботинский, со своей стороны, огорчается происшедшим разделением; создание параллельной сионистской организации завершается полным фиаско, и он оказывается в полном одиночестве. В июле 1937 года, за несколько дней до начала XX конгресса, он предлагает Бен-Гуриону, чтобы выбранная на мировом уровне Национальная сионистская ассамблея заменила существующий съезд. «Ваше большинство, — говорит ему Жаботинский, — не отражает истинного равновесия сил». — «А если после всего вы не наберете большинства голосов, вы позволите Национальной ассамблее подавить себя?» На что Жаботинский искренне отвечает: «Я не могу быть в меньшинстве. Там мне нечего делать».
Владимир Жаботинский умрет в США в 1940 году, не дожив до дня осуществления своей мечты. Став премьер-министром израильского правительства, Бен-Гурион под разными предлогами категорически откажется исполнить пункт завещания Жаботинского, в котором он просит суверенное еврейское правительство похоронить его останки в земле Израилевой. В одном из писем, написанных в октябре 1956 года, Бен-Гурион пояснит, что на свете есть только два еврея, чьи останки заслуживают погребения в Израиле: Герцль и барон Эдмонд Ротшильд. А Жаботинский? «Этой стране нужны живые евреи, а не кости мертвых». Совершить этот акт гуманизма и похоронить Жаботинского в Израиле придется преемнику Бен-Гуриона Леви Эшколю. До последнего дня Бен-Гурион не сможет стать выше чисто политического значения этого акта.
Глава 6
Конец политического сионизма
В августе 1935 года во главе сионистского движения стоят два лидера: Хаим Вейцман и Давид Бен-Гурион. Первый переизбран на пост председателя Сионистской организации, второй — председатель сионистского Исполнительного комитета и Исполнительного комитета «Еврейского агентства». Два последних года Бен-Гурион яростно боролся за упрочение социалистического движения в Польше и США — основных центрах жизни евреев, в результате чего 50 % делегатов XIX конгресса были представлены социалистами. Когда сотни представителей собрались в Люцерне, товарищи Бен-Гуриона бросились к нему с просьбой выдвинуть свою кандидатуру. Уступив натиску товарищей, он согласился и был избран председателем сионистского Исполнительного комитета.
Приехавший в Люцерн Вейцман тоже настроен нерешительно: он еще не забыл того унижения, которое испытал в момент своего снятия с поста четыре года назад. Кроме того, здоровье становится все хуже и он хочет посвятить себя научной работе в институте, основанном его товарищами в Реховоте. Однако его сторонники, возглавляемые Бен-Гурионом, и делегаты-социалисты не оставляют его в покое. Они прекрасно знают, что центр дипломатической деятельности находится в Лондоне, где без участия и имени Вейцмана любое действие становится невозможным. В конце концов, Вейцман позволяет себя уговорить.
До провозглашения независимости, которая наступит тридцать лет спустя, во главе сионистского движения будут стоять эти два человека. Порой их действия будут наполнены полной гармонией, иногда они будут схлестываться по принципиальным вопросам и их разногласия примут форму личной вражды. Развитие их взаимоотношений всегда будет зависеть от эволюции сионистского движения в целом, а миллионы сионистов всего мира разделятся на два лагеря — «вейцманистов» и «бенгурионистов».
Такие разные и вместе с тем очень похожие, они представляют два мира, два образа жизни, две школы мысли и действия. Вейцман — высокий, всегда элегантно одетый, полный собственного достоинства аристократ; еврей до мозга костей, всей душой страдающий за свой народ; еврей, гордый своим еврейством, он вызывает глубочайшее уважение у любого собеседника — интеллектуала, ученого, генерала или министра, воспринимая их как равных. Он может быть жестким, авторитарным, даже резким и не испытывать при этом ни малейших угрызений совести. Некоторые считают, что большая часть представителей британской политики находилась под влиянием его очарования и духовного авторитета. Одинокий волк, индивидуалист, властолюбец, не склонный к уступкам, капризный, деспотичный, нетерпимый к другим руководителям, он никогда не примыкал ни к какой партии (возможно, что-то было во время его берлинской молодости?), и когда в результате спора между сторонниками «политического сионизма» (дарованного «Национального очага») и «сионизма практического» в сионистском движении происходит раскол, он выбирает промежуточный путь и становится одним из лидеров «синтетического сионизма». Идея колонизации земли Израилевой ему близка, однако сам он туда не спешит. Он обожает англичан, их образ жизни и либеральное общество. Долгое время он считал Англию своей страной и остался ей верен до конца жизни. Его связи с Великобританией составляли секрет его могущества до тех пор, пока не спровоцировали его падения. А поскольку Англия остается верной декларации Бальфура, то и Вейцман остается лидером сионистского движения. Но стоило англичанам отказаться от своих обещаний, как он отплатил им той же монетой, правда, потеряв при этом свое лидерство.
Вейцман обладает небывалым престижем и известностью. Блестящий импровизатор, умело использующий все чары своей многогранной личности, он знает, что такое политический и научный успех. Но именно в обилии талантов и кроется его слабость: ему не хватает упорства, настойчивости, он не может посвятить себя чему-то одному. Он категорически отказывается следовать по однообразному пути, нетерпение мешает ему вникнуть в мельчайшие детали, он не может строить здание по кирпичику. Стоит какой-то идее захватить его воображение, как он очертя голову бросается ее осуществлять, но вскоре интерес его ослабевает, и он хватается за что-то другое, нисколько не жалея о незавершенном.
Настойчивость и способность сконцентрироваться на одной-единственной цели являются главными чертами характера Бен-Гуриона. Он тоже одаренный человек, но его личностные качества и течение жизни сделали его полной противоположностью Вейцману. Вместо того чтобы поступить в Венский университет, он становится поселенцем в Палестине, где ни один учитель не помог ему развить свой ум. Там он занимается самообразованием, запоем читает. Он станет единственным лидером евреев отнюдь не по мановению волшебной палочки, он медленно карабкается по лестнице, вершиной которой станет его победа на выборах. Он еще с трудом излагает свои мысли на других языках, хотя изучает их, демонстрируя железную дисциплину. Постепенно он познает тайны западной культуры, но никогда не ассимилирует ее полностью. У него нет блеска, свойственного Вейцману, традиции высшего света ему чужды, он скорее сварливый ворчун. В 30-х годах это коренастый, полный человек со смуглым энергичным лицом. Он никогда не проявляет чувства юмора, его речи и статьи длинны и скучны, но он честен и прочно стоит на ногах, твердо опираясь на палестинскую действительность.
