В 30-х годах он активно ищет пути для установления перемирия с арабскими националистами. Это не в первый раз. В 1921 году он направил предостережение тем, кто культивировал «иллюзию, что страна Израиль была незанятой территорией и что мы можем делать там все, что угодно, невзирая на ее обитателей». Долгое время его идеи об арабо-еврейских отношениях были весьма простодушны, если не наивны. Только в начале 30-х годов он решится их пересмотреть (что окажется весьма болезненным) и постарается объективно оценить ситуацию.
Впервые он задумался об этом еще в 1914 году и без устали повторял, что у арабов прав не меньше, чем у евреев. Таким образом он выступал против их выселения и экспроприации принадлежащих им земель. «Ни при каких условиях нельзя допустить выселения из страны ее нынешних жителей. Задача сионизма не в этом». Он неустанно объяснял, что большая часть земель находилась в запустении и что там — и только там — должны были селиться евреи; землю следовало приобретать по ее истинной стоимости и позволить арабским крестьянам оставаться на месте. Бен-Гурион был убежден, что феллахи лишены чувства привязанности к родине, что понятие национальности им чуждо, что они «привязаны исключительно к своей земле». Он дошел до того, что предложил еврейским сельскохозяйственным поселениям оказать финансовую помощь «бедным порабощенным крестьянам» с тем, чтобы те смогли остаться на своей земле.
Вернувшись в конце мировой войны в Палестину, он принимает другую точку зрения: теперь он сторонник жесткой, единой марксистской линии, согласно которой еврейские и арабские трудящиеся принадлежали бы к одному классу и должны были бы плечо к плечу выступить на борьбу против богатых эксплуататоров-эфенди, которые настраивают их друг против друга. Так он провозгласил единство еврейского и арабского рабочего класса.
Однако кровавые события 1929 года производят на него тяжелое впечатление и заставляют пересмотреть свои взгляды. Он начинает с обвинения «банд погромщиков… подстрекателей, жаждущих крови» и британской администрации, подчеркивая, что большинство арабских крестьян не участвовали в убийствах, и видя корни насилия в религиозной пропаганде. Это не мешает ему требовать немедленного увеличения иммиграции и 100 % обеспечения работой еврейских трудящихся. Он разрабатывает детальный «план безопасности»:
«Невозможно долго прожить в стране, которая строится под защитой штыков и, что еще хуже, штыков чужих. Главное — это разрешить наши оборонные проблемы своими собственными силами».
Он просит окружить Иерусалим пригородами и еврейскими деревнями, настаивает на том, чтобы десятки тысяч поселенцев приехали в Палестину, что позволит создать еврейскую автономную систему обороны.
После нескольких месяцев колебаний у него, наконец, открылись глаза: в ноябре 1929 года во время дискуссии он впервые упоминает «арабское национальное движение» без обвинений в адрес англичан или эфенди и даже не ссылаясь на классовую борьбу: «Араб, живущий на земле Израилевой, не может быть сионистом. Он не может хотеть, чтобы евреи составляли большинство. В этом и заключается истинный политический конфликт… Как и они, мы стремимся к большинству, но нашему большинству». Это уже совершенно новое понимание арабо-еврейской проблемы, это холодный реализм, который вскоре определит его политику по отношению к арабам. Много лет спустя он признается, что «арабское национальное движение родилось почти в одно время с политическим сионизмом».
Отчаявшись найти «гуманный» ответ и «марксистское» решение «арабской проблемы», Бен-Гурион видит только один путь: продлить британские полномочия в Палестине до того момента, когда «еврейское большинство» станет реальностью, а сообщество сможет обеспечить свою политическую и военную независимость. Для этого нужно попытаться договориться с руководителями палестинских арабов, что позволит создать обстановку терпимости и взаимопонимания.
Сперва Бен-Гурион обратился к богатому и уважаемому землевладельцу Муссе Алами, известному своей честностью, умом и сдержанностью, который пользовался большим влиянием в качестве генерального прокурора администрации. Впервые они встретились в начале апреля 1934 года в Иерусалиме, в доме Моше Шарета. Сразу же проникшись взаимной симпатией, они повели откровенный разговор, что не помешало Алами заявить: «Я предпочитаю, чтобы страна оставалась бедной и обездоленной еще сто лет, до тех пор, пока мы, арабы, не станем способны сами сделать ее развитой и процветающей». Затем Алами выразил горькое чувство, которое испытывают палестинские арабы, видя, как их плодородные земли переходят в руки евреев, которым они пошли на уступки ради создания больших сельскохозяйственных предприятий и которые сместили их со всех ведущих постов. «Может быть, евреи и вынуждены были прийти сюда, но это очень огорчает арабов».
Тогда Бен-Гурион поднимает главный для себя вопрос: «Существует ли какая-нибудь возможность достичь соглашения по проблеме установления еврейского государства в Палестине, в том числе в Трансиордании?», на что Алами отвечает встречным вопросом: «А почему арабы должны с этим согласиться?».
Готовый к такой реакции Бен-Гурион предлагает создать арабскую федерацию, в которую вступит новое еврейское государство. «Даже если арабы Палестины составляют меньшинство, они никогда не получат статус меньшинства, поскольку связаны с миллионами арабов в других странах». «Это предложение можно обсудить» — отвечает Алами.
В середине августа в загородной резиденции Алами под Иерусалимом начинается второй этап переговоров. Бен-Гурион старается заинтересовать собеседника своим проектом арабо-еврейского соглашения. Он рассказывает ему о сионизме, стараясь развеять страхи, вызываемые словами «еврейские трудящиеся», «еврейское большинство», «покупка земель» и «свободная иммиграция». Затем он предлагает ему двухэтапный план: участие евреев и арабов в национальном правительстве на паритетных началах, затем установление еврейского государства по обоим берегам реки Иордан в рамках региональной федерации, в состав которой войдет и Ирак. В обмен на согласие арабов он готов предложить арабам Палестины помощь в развитии их промышленности и сельского хозяйства. Для конкретизации своего предложения он обещает мобилизовать «все политическое, моральное и финансовое влияние» мирового еврейского сообщества.
Страхи Алами не проходят. Во время одной из бесед Бен-Гурион вынужден призвать на помощь весь свой дар убеждения, чтобы внушить Алами, что евреи не собираются возводить Храм на месте мечети Омара, поскольку он не может быть построен до прихода Мессии. Наконец его объяснения и аналитические выкладки убеждают Алами в его искренности. Впервые разрушив стену недоверия, арабский националист и еврейский националист понимают друг друга, что еще больше подчеркивает их расхождения во взглядах, Алами спрашивает: «А почему бы вместо федерации, включающей Ирак, Трансиорданию и Палестину, не создать единое государство?». Бен-Гурион категорически отвергает эту возможность, Алами снова спрашивает, нельзя ли на ближайшие десятилетия ограничить еврейскую иммиграцию с тем, чтобы численность евреев не превысила миллиона человек. И опять Бен-Гурион отвечает отказом. Единственным пунктом, где он готов уступить, оказывается статус Трансиордании: «Если бы нам могли гарантировать неограниченную иммиграцию и право создавать поселения на западном берегу реки Иордан, мы бы рассмотрели вопрос об особой договоренности — временной или постоянной — по Трансиордании».
