— Как поживает ваш батюшка? А как здоровье вашей тетушки? А где сейчас сестрица ваша, Анна Григорьевна, пребывает?
Заметив какую-то неточность в храбрых ответах собеседника, любознательный гость проявил уже некоторую подозрительность. Вопросы становились все труднее. Но Фрунзе, скрывавшийся под именем Владимира Василенко, все-таки нашелся.
— Знаете ли, — хладнокровно прервал он, наконец, назойливые расспросы, — я и с папашей, и с тетушкой, и со всеми сестрицами давно уже не имею никакого общения… В политических взглядах разошлись…
Выпив с той же невозмутимостью еще стакан чаю, он откланялся и удалился. Но на другой день в гостиницу, где он занимал номер, пришла на его имя из Читы условная телеграмма:
«Был визитом Охапкин. Соня».
Расшифровать смысл этой короткой телеграммы было нетрудно. «Охапкин» значило «представитель охранного отделения». Подпись принадлежала Софье Алексеевне Поповой-Колтановской.
По-видимому, случай за чаепитием не прошел даром. Возвращаться в Читу было опасно.
Студент Московского университета Ивановец Павел Батурин по просьбе Фрунзе прислал ему надежный документ на случай каких-нибудь проверок в дороге.
И вот в марте 1916 года Михаил Васильевич отправляется снова в пределы Европейской России.
Прибыв в Москву, Фрунзе повидался прежде всего с сестрой Клавдией Васильевной Гавриловой, потом с Павлом Батуриным. Решено было «отшлифовать» временный, условный документ на имя Михаила Михайлова, придать ему абсолютную безукоризненность. Для этого Фрунзе и Батурину пришлось съездить в Петроград, где жили родители подлинного Михаила Александровича Михайлова, молодого человека, погибшего на войне.
Не без труда удалось уговорить стариков, чтоб они не чинили препятствий своеобразному «воскрешению» их сына в образе почти его одногодка, тоже Михаила, лишь по отчеству и по фамилии другого… Кандидат на воскрешение понравился родителям его тезки, договоренность была достигнута.
Под новым именем Фрунзе выехал в уже совершенно дерзкий маршрут — в Минск, на Западный фронт, где малейший намек на опознание его властями грозил ему немедленным военным судом, притом без всяких надежд на кассацию! Расстрел в двадцать четыре часа, по всей строгости законов военного времени!
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
АРСЕНИЙ ВЕРНУЛСЯ
Уже два года гремели орудия на полях сражений первой империалистической войны. Два года лилась кровь рабочих и крестьян, одетых в солдатские шинели.
Среди народных масс бурно росло движение против потерявшего всякий авторитет царизма. Тыл и фронт, центр и окраины России были едины в своем справедливом гневе против царя, его правительства и генералитета.
Уже было ясно, что ничто не может спасти империю Романовых от нового военного поражения. Уроки русско-японской войны и революции 1905 года ничему не научили ни царя Николая II, ни его министров, ни большинство его бездарных и тупых генералов.
Даже русская буржуазия, связанная тесными узами с американским и англо-французским капиталом, все больше убеждалась, что царское правительство не способно управлять страной и что неизбежен новый, решающий взрыв народного гнева.
Народ требовал хлеба и жаждал мира.
* * *
Прибыв на Западный фронт, Фрунзе числился некоторое время вольноопределяющимся под фамилией Михайлова в 57-й артиллерийской бригаде, расквартированной в районе местечка Ивенец, затем перешел в Минск на должность военного статистика в так называемый Земсоюз — подсобную военно-хозяйственную организацию, созданную «общественностью» в помощь армии.
В большом городе Минске, переполненном военными людьми всех рангов, всех родов войск, скромная личность земсоюзовского статистика Михайлова долгое время не привлекала внимания полиции. А он, со своей стороны, тоже старался быть незаметным, но не терял времени даром. Вскоре из его маленькой комнаты над Свислочью — речкой, разделяющей Минск на две части, — начали протягиваться невидимые нити к фронтовым частям передовой линии. То и дело появлялись в скромной комнатке Фрунзе в Минске представители фронтовых большевистских ячеек. Люди сообщали о настроении частей, получали указания, советы, литературу, явки в главный руководящий центр фронтовой большевистской организации.
Этот период был для Михаила Фрунзе периодом большого обогащения военными знаниями.
— Пребывание в Минске было для меня чем-то вроде настоящей военной академии, — вспоминал он впоследствии шутливо, но в этой шутке было много правды.
Расквартирование войск, организация управления армиями, вопросы снабжения, формирования, боевого обеспечения, связи, военных передвижений, санитарно-эвакуационной службы, работа штабов — все это глубоко интересовало Фрунзе, остро воспринималось им и критически осмысливалось. Именно в Минске Фрунзе познакомился с организационной и оперативной сторонами военного дела, а также хорошо узнал все солдатские нужды.
Михаилу Михайлову довольно часто приходилось выезжать на передовую линию фронта — под Молодечно, Замирье, Пинск, Соколинцы. Все это были места сами по себе интересные. Там и сям горделиво возвышались старинные замки земельных магнатов — князей Друцких, Святополк-Мирских, Соколинских. Как бы по какому-то неофициальному соглашению между немецким и русским командованием артиллерия обеих сторон щадила эти белокаменные княжеские гнезда с парками и колоннадами, где располагались войсковые штабы, в то же время засыпая ураганными ливнями снарядов многострадальные окопы пехоты, вырытые мозолистыми руками солдат.
Попадая в окопы, Фрунзе не мог пройти мимо столь очевидного контраста.
— Война империалистов между собой, — говорил он бородачам-окопникам, — не мешает им оберегать, соблюдать их взаимные интересы. Солдатская кровь, жизни и головы «серой скотинки» ни во что не ценятся заправилами этой никому не нужной бойни… Не пора ли положить конец издевательству над целыми народами?..
Одетого в военную форму Фрунзе-Михайлова солдаты принимали за офицера и потому с удвоенным вниманием вслушивались в его разоблачительные речи.
Все же с течением времени личность военного статистика Михаила Михайлова заинтересовала полицию. Началась слежка. Когда в управлении минской полиции был накоплен против Михайлова ряд улик, состоялось распоряжение о его аресте.
Но было уже поздно: грянула Февральская революция.
