Мария Немировская - Высоцкий и Марина Влади. Сквозь время и расстояние

— Толя, поставь мне укол! Чувствую, что не дотяну!

Федотов вколол ему лекарство, и Высоцкий вернулся на сцену абсолютно бледный, а потом, когда играл, становился красный, возбужденный, красные глаза. Доиграл, ничего не скажешь, хотя состояние у него уже было предынфарктным. Каждый раз, когда Володя выходил за сцену, Толя спрашивал его:

— Как, Володя?

— Ой, плохо! Ой, не смогу.

Но смог… Только когда занавес развернулся и отгородил артистов от зала, Володя сказал:

— Я так устал. Не могу больше, не могу!

— Володенька, миленький, потерпи, ну еще немножечко.

Духота. В зале, на сцене, в театре. Володе казалось, что нечем дышать, что еще немного, и его сердце просто остановится от нехватки воздуха. Все актеры перед выходом на поклон выбегали в театральный двор. На них костюмы — чистая шерсть, ручная работа, очень толстые свитера и платья. Все давно мокрое. На поклоны почти выползали от усталости.

Алла Демидова, исполнявшая роль Гертруды, пошутила:

— А слабо, ребятки, сыграть еще раз?

Никто даже не улыбнулся, и только Володя вдруг остро посмотрел на нее:

— Слабо, говоришь? А ну как не слабо?!

Понимая, что это всего лишь слова, но зная Володин азарт, актриса быстренько отыграла назад:

— Нет уж, Володечка, успеем сыграть в следующий раз — 27-го.

И не успели.

На следующий день после спектакля Высоцкий ушел в «крутое пике» — таким его еще никто не видел. Что-то хотел заглушить? От чего-то уйти? Или ему надоело быть в лекарственной зависимости? Хотели положить его в больницу, уговаривали. Бесполезно!

— Никуда не поеду, — кричал Высоцкий. — Ни-ку-да! Мне хорошо!

Грозились силой увезти, но почему-то так и не выполнили своих угроз. То ли боялись Высоцкого, то ли просто думали, что все обойдется, как обходилось много раз до этого. И вот, 23 июля Высоцкому стало плохо. Он метался в бреду, приезжала бригада реаниматоров из Склифа. Они хотели провести его на искусственном аппаратном дыхании, чтобы перебить дипсоманию. Был план, чтобы этот аппарат привезти к нему на дачу, или же нужно было везти Володю в больницу, но, чтобы делать такую процедуру, нужно было вставлять трубку в рот — можно было повредить связки. А для певца это подобно смерти _

Больше часа спорили врачи и родные в квартире Высоцкого. Решали, что делать, и решили, что будут забирать его в больницу через день, когда освободится отдельный бокс. Володя уже спал.

На следующий день Высоцкому стало хуже — он, как безумный, метался по комнатам, кричал, стонал. Звал Марину, звонил ей за границу, умолял вернуться, говорил, что любит ее, что бросит свою зависимость, что все будет хорошо…

— Я уже билет купил на 29 июля! Лечу к тебе, — говорил он в телефонную трубку.

Но как часто Марина слышала это! Этот возбужденный голос! Она уже знала, что не все в порядке, что Володя опять не в себе, но тогда еще не догадывалась, что это их последний разговор. И ничего не сказала своему русскому мужу.

Высоцкий повесил трубку. Грустно посмотрел на свою маму, стоявшую рядом и гладившую его по вспотевшему лбу, и сказал Нине Максимовне:

— Мама, я сегодня умру.

Эта ночь была для него очень тяжелой. Заснул Володя только от укола снотворного. Его мучали галлюцинации, он все время с кем-то говорил, маялся. Потом затих и уснул на маленькой тахте, которая стояла в большой комнате. Между тремя и половиной пятого наступила остановка сердца на фоне инфаркта. Когда точно остановилось сердце Владимира Высоцкого — трудно сказать. Потом в свидетельстве о смерти записали: «Смерть наступила в результате острой сердечной недостаточности, которая развилась на фоне абстинентного синдрома.».

Это был его финал. Таков был исход его болезни — очень печальный, непоправимый. летальный исход. Ничто и никто уже не в силах помочь — ни воля, ни врач, ни друг. Занавес опущен.

Высоцкого можно было любить или не любить, но никто не может отказать ему в огромном таланте и неподражаемой индивидуальности. Как поэт и певец он был гением. Когда Володя брал гитару и начинал петь, он был как натянутая стрела, дарил такие эмоции, которые не мог подарить ни один другой человек на всей планете Земля.

Володя Высоцкий ушел, и это большая утрата. Врачи говорят, что инфаркт — огорчение сердца — это точное определение. Высоцкий был мужественным, своим разумом терпел и боролся с несправедливостью, а вот сердце — этот тонкий механизм — не выдержало битвы и, огорченное, перестало биться…

— От чего умер Володя? — спрашивали артисты друг у друга.

— Он умер от себя, — позже по этому поводу очень точно заметил актер Вениамин Смехов.

А потом, после его смерти, были долгие обсуждения, где хоронить Высоцкого. Отец настаивал:

— Только на Новодевичьем!

И все это было серьезно, начали пробивать. Пытались связаться с Галиной Брежневой, но она была в Крыму. Второй вариант — хотели выйти на Андропова. С большим трудом удалось уговорить отца Высоцкого на другое кладбище, ведь в 1980 году Новодевичье кладбище было закрытым. Поехали на Ваганьковское. Директор кладбища чуть не заплакал, когда ему предложили деньги:

— За кого вы нас принимаете?! Высоцкого хоронить за деньги?! Я отдам вам любое место. любое место — ваше!

Высоцкого хоронили в черном, он — вечный Гамлет. Это был его последний спектакль, он задыхался, но играл. Умирающий Гамлет. В титрах — две недели до смерти, неделя, последние часы. 28 июля, часа в четыре утра, в подъезде дома на Малой Грузинской была панихида. Были самые близкие — мать, отец, Марина Влади, сразу же прилетевшая в Россию, Людмила Абрамова, Володины сыновья — Никита и Аркаша. Поставили гроб, играл небольшой оркестр студентов консерватории: рядом — их общежитие. Было такое прощание. А потом на реанимобиле гроб с телом Высоцкого перевезли в театр. Реанимобиль — и целый кортеж машин.

Официально о смерти Владимира Высоцкого было сообщено крохотной заметкой в черной рамке в газете «Вечерняя Москва», гласившей, что умер артист Театра на Таганке, заслуженный артист РСФСР такой-то. Но даже эту заметку руководству Театра на Таганке удалось пробить с большим трудом. Власти и вовсе хотели замолчать смерть кумира миллионов. Но Москва узнала печальную новость без всяких заметок утром 25 июля 1980 года, и люди стали приходить к культовому театральному подъезду Таганки с цветами. Цветы молча клали прямо на тротуар, и скоро он весь оказался устлан ими, как ковром. Такой традиции Москва прежде не знала, она образовалась именно в эти дни.