Из письма к матери из Лодейного Поля от 23 июля 1886 года:
…После стольких лет тяжёлой физической и нравственной работы счастье, кажется, начинает мне улыбаться. Вот копия письма А. Зевеке капитану большого речного парохода «Амазонка» Н. А. Дурново: «Милостивый государь! Податель сего моряк Адамович желает познакомиться с Волжским делом, чтобы потом иметь здесь занятие. Посему прошу Вас взять его на 1–2 рейса в виде опыта и поручить ему обязанности 2-го помощника капитана».
Сегодня утром я ездил с Зевеке-отцом на шлюпке смотреть стоящий в доке пароход «Великая Княгиня Мария». Вот его слова: «Вы сделаете на нём один-два рейса в Казань и назад, и если свыкнетесь, то я назначу Вас помощником капитана на маленький пароход». В этом случае я буду получать 30 рублей жалованья чистыми и 20 столовых, что считаю весьма выгодным…[210]
Из письма Дмитрия к брату Борису от 30 августа 1886 года:
…Ты знаешь, как много я видел в жизни горя, и можешь понять, как мало я верю людям. Как я страдаю, не получая ответов на мои письма к маме. Отцу я лишний. Неужели же и мать отвернётся от меня. Ради Бога сообщи маме…[211]
Из писем Марии Адамович к брату Борису от 8 и 10 ноября 1886 года:
…Я была больна, потом мама. Отпустили Марию и решили кухарки больше не брать, стряпает Лиза. Я же убираю, слежу за платьями, утром занимаюсь французским, а вечером готовлю уроки.
Адрес Мити: село Чёрный Затон, Новоспасской волости, Хвалынского уезда, Саратовской губернии. К нему послали судебные бумаги. Как только он их подпишет и перешлёт Шишко в Москву — сейчас же начнут наше дело.
У нас 25 птиц. Часть в клетке. Сколько радости доставляют они своим щебетаньем, отгоняя дурные мысли. Одна садится на руку и даже берёт изо рта. Покупаем, но и умирают. Мама просыпается и говорит с ними, а иногда целый час сидит и смотрит на ель за окном с птицами в ней. Появилась у нас ещё одна собака, сама ходит гулять. Завтра именины Михаила Фёдоровича, и мы с Лизой готовим яблочный крем. Все тебе кланяются…[212]
В начале марта 1887 года А. Ф. Колмогоров, испросив свой первый отпуск, выехал в столицу. Он нашёл жену с падчерицей в одной квартире с «близким другом» его супруги — тем самым М. Ф. Гейслером.
Из письма матери к Борису от 24 марта 1887 года:
…Александр Филимонович приехал в С.-Петербург и будет очень рад тебя видеть. Остановился в меблированных комнатах. Мы каждый день видимся, но не живём вместе…[213]
Как всегда в отношениях с мужчинами, Н. А. Байкова сделала свой выбор самостоятельно. Правда, на этот раз разрыв брачных отношений имел не совсем чувственную подоплёку. Но кто посмеет бросить камень в многодетную мать за стремление, как ей казалось, протянуть руку и воспользоваться всеми благами громадного наследства.
Жить в Москве или в столице собственным домом с прислугой и экипажем, наконец-то собрать воедино всех своих детей, счастье которых ей искренне хотелось устроить. У кого голова не пойдёт кругом от открывающихся перспектив подобного развития событий? И как-то совсем не хотелось верить в стоглавого змия, стерегущего двери каждого сокровища…
Внешне свидания супругов носили вполне дружеский характер. Но оба отчётливо осознавали, что быть вместе им уже не суждено. Александру Филимоновичу пришлось признать бессилие своих доводов перед материнскими инстинктами женщины, затмившими не только их совместную 9-летнюю жизнь, но даже и интимные чувства к нему как к мужу.
Вероятно, в какой-то мере осознавая это, Надежда Александровна на удивление быстро согласилась с желанием супруга оставить их сына у себя. Тем более, что рождённый до брака Гриша юридически до сих пор не имел отцовства. И только выслуженный недавно А. Ф. Колмогоровым 9-й классный чин и право на личное дворянство позволяли ему разрешить щекотливую ситуацию в Сенате.
Удивительно, но отношения Надежды Александровны с самым младшим из своих детей никак не отражены в сохранившейся обширной семейной переписке. Мы не располагаем ни одним письменным свидетельством их общения в течение жизни. Тем ценнее откровение матери старшему сыну Дмитрию о его младшем брате: «… Гриша весь в отца. Он его обожает. Очень на него похож лицом и в 20 лет будет его копией. В нём нет ничего моего. Он принёс бы мне одно горе впоследствии. А там ему будет и сытнее, и теплее, и лучше. Да мне бы его просто и не отдали…»[214]
Уже 17 апреля С.-Петербургское губернское правление рассмотрело прошение «Об усыновлении титулярному советнику Александру Колмогорову сына его жены Надежды Александровны — Григория, означенного в метрическом свидетельстве Московской Духовной консистории от 20 ноября 1884 года за № 317». Отметив принадлежность просителя к числу личных дворян и соблюдение в данном случае правила, установленного примечанием к статье 145, части 1, тома X Свода Законов «по продолжении 1879 года», правление переслало свой рапорт (за № 603) в Правительствующий Сенат. Заслушав дело, высший законодательный орган империи своим указом[215] утвердил усыновление вышеозначенного Григория[216].
Формально оставаясь в браке, супруги расстались, чтобы никогда больше не свидеться в этой жизни. А. Ф. Колмогоров оставил за собой обязательство материально поддерживать оставившую его жену, что он и будет делать до самой её смерти. Возможно, что и в историю русской литературы Надежда Александровна вошла бы под фамилией Колмогорова, если бы не всесущее око Святейшего Синода…
Разочаровавшись в прелестях речного судоходства с его «колёсными» пароходами, близостью берегов с камышами, перекатами и особой, не инструментальной, а лоцманской проводкой судов в меняющемся фарватере, Дмитрий затосковал по морской практике. Случайная встреча в астраханском порту с бывшим товарищем по Петербургской мореходке помогла ему перейти в каспийский отдел пароходного общества «Кавказ и Меркурий» и на 9 долгих лет связать свою судьбу с Каспием. Знание английского языка и океанская практика помогли быстро получить место 2-го помощника капитана на паровой шхуне «Великий Князь Михаил», а затем и на самом крупном наливном винтовом транспорте «Александр Жандр».
