Приписка: Прошу верить, что я искренне привязан ко всей Вашей семье и не менее люблю Вас. Постараюсь сколько могу беречь и охранять Вашу маму от всяких горестей. Ваш М. Гейслер[220].
Борису от матери из Стрельны, 13 мая 1887 года:
…Дело Мити идёт. Езжу в консисторию. Михаил Фёдорович снял хорошую дачу и мы туда переехали. Стрельницкий парк, море. Пиши: Петергофское шоссе, Сергиевская слобода, дача № 22 Морозова. Архитектору М. Ф. Гейслеру…
Борису от Мани из Стрельны, 5 сентября 1887 года:
…Поссорилась с мамой. Она решила отдать меня в чужой дом. Якобы из-за меня и постоянных грубостей она состарится, а хочет быть доброй и честной женщиной. Упрекала меня тем, что я больна. Хоть ты не отворачивайся от меня и люби, голубчик. Я гадкая и злая и сама это знаю. Но каково мне с сознанием, что ты лишняя, что тобой тяготятся. Когда прислуга в глаза говорит: «Смотрите, они вас выживут, им вдвоём-то ловчее…» Поневоле станешь и грубой, и злой. Но я маму люблю и потом раскаиваюсь в своих грубостях. Теперь же просить прощения не стану. Пускай живут и будут счастливы. Прости меня, дорогой, хороший, хотя бы за то, что я тебя так горячо люблю. От слёз страшно болит голова. Мама с Гейслером в Петербурге. Если он сунется ко мне… уговаривать, то я прямо ему выскажу всё, что знаю. Маме он не передаст и ко мне больше не полезет. Не пиши мне ничего особенного, так как мама читает твои письма…[221]
Борису от матери, 4 октября 1887 года:
…Читая твоё письмо, чувствую слёзы счастья, а закончив, невольно крещусь и благодарю Бога. Мои отношения с Вами составляют то глубокое истинное счастье, которое ничто и никто не отнимет у меня. Я горжусь тобой и твоим братом и как мать сознаю, что счастлива более, чем заслуживаю…
Борису от Мани, 6 октября 1887 года:
… Вечером, когда Гейслер начал возиться, я еле выдержала, чтобы не расплакаться. Птицы все здоровы. Появился и новый мопсик, а скоро у мамы будет и аквариум, который делает Гейслер…
Борису от матери, 15 ноября 1887 года:
…Как можно быть таким малодушным? Ведь мы все исполняем свои обязанности, и нам, а мне в особенности, и не весело, и нелегко живётся, но до отчаяния я не дохожу. Погрузись в себя и ты найдёшь много возвышенного и такого, что поведёт тебя на трепетное и восторженное поклонение Богу. Жизнь прекрасна, и даже самое горе возвышает человека. В борьбе даёт ему узнать свои силы…
Мечтать о моём приезде в Москву с Митей и Маней, право, даже смешно. На Рождество ты всех нас увидишь здесь. 15-го ноября первое заседание суда по нашему делу. На днях мы меняем квартиру, чтобы для Мити была отдельная комната. Я купила ему пальто за 50 рублей и новую форму. 19-го бал у Вильде. Маня впервые «выезжает». Я сниму её портрет и вышлю тебе…[222]
С конца октября 1887 по середину апреля 1888 года Митя пребывал у матери в Петербурге.
Борису от Мани, 23 ноября 1887 года:
…Ждём тебя к Рождеству. Я, как и ты, выучилась танцам к балу у Вильде. Мама сделала для меня всё, что было нужно.
Митя почти не бывает дома, разрываясь между мореходкой и чуть ли не каждый день танцами. Веселится порядочно. Мама сегодня уехала к Победоносцеву, надеясь получить бумагу, что её брак с Колмогоровым останется навсегда в полной силе. Мишенька скис и теперь спит у неё на кровати. Птицы и мопсы здоровы, ждут тебя повозиться. Гейслер едет к своей матери, но к Новому году вернётся. Так что встретим мы год весело. Хозяин квартиры зовёт Митю капитаном, и тот даже спит в его комнате…[223]
Борису от матери, 27 января 1887 года:
…Митя увлёкся барышней — дочерью помещика 18-ти лет, красивая, играет на рояле и поёт. Желает срочно выйти замуж. Содержит табачную лавку и вечером торгует папиросами в театре. Гуляет по Невскому и водит к себе «гостей». Известна всей Коломенской своим скандальным поведением. Митя же прослыл по улице — «моряк из каспийских гуляк». О его похождениях рассказывают все кухарки и дворники.
Михаил Фёдорович призвал Дмитрия и посоветовал всё рассказать. Вероятно исключение из мореходных классов за непосещение лекций. И тогда я поставила ультиматум: ехать к начальнику школы, или я даю деньги и он уезжает в Баку; или он живёт на свои 30 рублей, но отдельно от меня. Митя дал клятву пересилить себя и бросить особу…[224]
Решение разорвать первые в своей жизни путы любви обернулось для молодого моряка ужасными душевными страданиями. Из письма брату Борису от 3 и 15 февраля 1888 года:
…Со мною был переворот… Если бы я не знал всей правды и то, что с моей смертью Вы не выиграете процесса, то, наверное, покончил бы с жизнью, так зло посмеявшейся надо мной. Прощай! Голова идёт кругом…[225]
Борису от Мани, 19 апреля 1888 года:
…Вчера Мишенька был во дворце, получил деньги за проект и вернулся «весёлый». Подарил маме серебряный кавказский браслет, дурил и шумел, пока мама не рассердилась. Тогда сел за работу, данную ему Бенуа. Митя здесь, готовится к экзаменам. Мопсы ходят по комнатам. Я пишу у Гейслера в комнате…[226]
21 апреля Дмитрий Адамович сдал государственный экзамен и получил свидетельство штурмана дальнего плавания, приблизившее его ещё на шаг к заветному диплому капитана. В конце апреля он был уже в Баку.
Часть седьмая
(1886–1892 гг.)
Январь 1888 года ознаменовался для Тюмени Высочайше утверждённым мнением Госсовета о соединении Екатеринбурго-Тюменской (Сибирской) и Уральской Горнозаводской железных дорог в одну под названием Уральская железная дорога (протяжённостью 775 вёрст).
А в это время головы отцов города были заняты вопросом защиты здоровья жителей от вредных выбросов кожевенных производств. Гласные страстно желали вывести их за городскую черту ниже по течению Туры. Но до сих пор силу закона имело царское повеление от 20 июля 1837 года — «Дозволить кожевенным заводам оставаться на прежнем месте». Не забыл благодарный за приём цесаревич Александр Николаевич просьбы тюменского купечества.
Монаршая милость породила даже расширение кожевенной слободы Заречья. К 1866 году количество новых заводов здесь возросло ещё на… 18.[227] Да и меры, предпринимаемые заречными заводчиками в лице И. Решетникова и Ф. Колмогорова, всякий раз сводили на нет усилия властей. Единственным реальным успехом местных законодателей к 1876 году стало лишь исключение отмока и промывки сырых кож в реке (мытьё же их после золки и дернения по-прежнему не возбранялось).
