— Следовало бы проучить этого литературного спекулянта, — горячо убеждал Гоголь. — Можно было бы написать статью о его новом романе «Петр Выжигин», в котором рассказывается о похождениях Выжигина-сына во время Отечественной войны. Можно под видом рассказа о похождениях этого пройдохи напомнить читателям биографию самого Булгарина, перебежавшего во время войны на сторону врагов России.
Пушкин слушал Гоголя с дружеской улыбкой, глядя на него своими живыми, умными глазами.
В это время через лавку прошел толстый лысый Булгарин, похожий на разжиревшую крысу. Он подозрительно посмотрел на них и быстро проскользнул к выходу. К Пушкину и Гоголю подошел Соллогуб, как всегда франтовски разодетый и надушенный парижскими духами. Взглянув вслед Булгарину, он насмешливо произнес:
Коль ты к Смирдину войдешь,
Ничего там не найдешь,
Ничего ты там не купишь,
Лишь Сенковского толкнешь…
Пушкин, лукаво смеясь, добавил:
Иль в Булгарина наступишь!
— Да, Смирдин опутал себя всякими обязательствами, накупил для издания романы Булгарина и Греча. Нам необходимо подорвать монополию этих братьев-разбойников! Нужно самим издавать журнал. Вот автор, которого следует привлечь в первую очередь! — добавил Пушкин, показывая на Гоголя.
Они вместе покинули магазин и направились по Невскому проводить Пушкина.
Дорогой Гоголь рассказывал Пушкину о своих планах на будущее, о работе над новыми повестями, описывающими жизнь столицы. Он был в приподнятом настроении и даже похвастался перед Пушкиным своим успехом. Его «Вечера» охотно читают и смеются забавным похождениям их героев. Правда, Булгарин, как ему передавали, ворчит, что публика в них утирает нос полою своего балахона и жестоко пахнет дегтем! Но этот завистник не может ему повредить. А на днях должна выйти и вторая книга «Вечеров»! В ней есть вещи и посерьезнее. Там он поместил повесть об Иване Федоровиче Шпоньке. Это уже не веселые шутки и смешные герои, а кусок подлинной жизни. Один из тех мелкопоместных панков, которых он, Гоголь, так хорошо знал и по Васильевке и по Нежину. Что-то теперь скажет Булгарин?
Весна 1832 года была на редкость холодная, со снегом. Гоголь затосковал по солнцу и теплу Украины. А тут еще надо было устраивать младших сестриц. Матушке не под силу воспитать их и дать образование в деревенской глуши. Ему с трудом удалось выхлопотать, чтобы сестер поместили в Патриотический институт, но для этого необходимо привезти их из Васильевки. Все выходило так, что надо ехать домой, на родину. Он написал Саше Данилевскому и Красненькому, чтобы собраться вместе в Васильевке, и стал готовиться к отъезду.
Но прежде следовало по дороге побывать в Москве. В Москве его ждали новые знакомства. Историк М. П. Погодин, артист М. С. Щепкин, критик С. П. Шевырев, литератор С. Т. Аксаков и многие другие уже знали Рудого Панька по его «Вечерам» и жаждали с ним встретиться и познакомиться, расспрашивали о нем своих петербургских знакомых. 9 июня 1832 года Гоголь подал заявление о каникулярном отпуске из Патриотического института на имя статс-секретаря ведомства императрицы Марии — Н. М. Лонгинова, под чьим начальством находился институт, и в конце июня уже смог отправиться в путешествие. Ехать пришлось в холодную дождливую погоду; он простудился и приехал в Москву больным.
Остановился Гоголь в гостинице. Через несколько дней явился к нему Погодин и повез к себе на Девичье поле. Там он недавно купил дом и оборудовал для своего обширного «древлехранилища» старинных документов и книг. Погодин только что получил кафедру русской истории в Московском университете и пользовался большим научным авторитетом. Он был известен и как писатель и журналист. Его повести из купеческого быта, его исторические драмы имели успех. Выходец из крепостных, это был на редкость трудолюбивый человек, глубоко преданный науке и литературе. Однако по своим взглядам он являлся консерватором, сторонником правительства. Погодин сразу почувствовал талант молодого автора «Вечеров».. Гоголь признался, что сейчас более всего его увлекают планы научной работы, что он много занимается всемирной историей и в особенности историей казачества. Пылкий живой рассказ Гоголя о происхождении казачества увлек даже сухого и недоверчивого Погодина.
— Появление казачества можно отнести к началу четырнадцатого века, — говорил Гоголь слегка наставнически, как на уроках в институте. — Это были беглецы с севера России, Украины, бежавшие от татар, ограбленные россияне, убежавший от деспотизма панов польский холоп. Они положили начало этому обществу по ту сторону Днепра и составили тесное братство. Все было у них общее: вино, цехины, жилища. Вечный страх, вечная опасность внушали им какое-то презрение к жизни. Казак более заботился о доброй мере вина, нежели о своей участи. Но в их нападениях на врагов видна была вся гибкость, вся сметливость ума, все уменье пользоваться обстоятельствами. Этот же самый казак после набега гулял и бражничал со своими товарищами, сорил и разбрасывал награбленные сокровища, был бессмысленно пьян и беспечен до нового набега.
— Вы рассказываете, как поэт, — заметил Погодин.
— Но какая же это история, если она скучна! — ответил в тон ему Гоголь.
Восхищенный Погодин повел молодого писателя к своим друзьям Аксаковым.
Аксаковы жили тогда на Арбате, в Афанасьевском переулке. Это была большая дружная семья. Сыновья Аксакова Константин, Иван, Григорий в то время еще находились в отроческом возрасте. Сам Сергей Тимофеевич, известный театрал и критик, своим здравым умом, прекрасным знанием литературы и широким радушием привлекал к себе многочисленное московское общество литераторов и актеров.
Когда Гоголь с Погодиным пришли в гостеприимный домик, глава семьи находился у себя в кабинете, помещавшемся в мезонине, и играл с друзьями в бостон. В комнате было жарко, все сидели без пиджаков. Появление Погодина в сопровождении молодого человека лет двадцати сразу привлекло общее внимание. Наружность Гоголя сразу бросалась в глаза. Белокурый хохол на голове, гладко подстриженные височки, выбритые усы и подбородок, большие, крепко накрахмаленные воротнички придавали его юному лицу несколько задорный, даже вызывающий вид. Щегольской пестрый жилет, золотая цепочка еще больше подчеркивали эту франтоватую внешность.
— Вот вам Николай Васильевич Гоголь! — отрекомендовал вошедшего Погодин.
Сергей Тимофеевич надел сюртук и приветливо пожал Гоголю руку. Разговор не вязался. Гоголь просил продолжать игру. Выручил пятнадцатилетний сын Аксакова Константин. Узнав о приезде Гоголя, он бросился к нему и с юношеским пылом стал рассказывать, с каким восторгом все домашние читали «Вечера». Тем не менее Гоголь продолжал держаться замкнуто. Сказал, что приехал в Москву больным, пожаловался, что сильно похудел, что сюртук висит на нем, как на вешалке. Он даже не остался на ужин, несмотря на уговоры хозяина, лишь попросил познакомить его с Загоскиным, прославившимся тогда своими романами «Юрий Милославский» и «Рославлев».
