— Вот вам Николай Васильевич Гоголь! — отрекомендовал вошедшего Погодин.
Сергей Тимофеевич надел сюртук и приветливо пожал Гоголю руку. Разговор не вязался. Гоголь просил продолжать игру. Выручил пятнадцатилетний сын Аксакова Константин. Узнав о приезде Гоголя, он бросился к нему и с юношеским пылом стал рассказывать, с каким восторгом все домашние читали «Вечера». Тем не менее Гоголь продолжал держаться замкнуто. Сказал, что приехал в Москву больным, пожаловался, что сильно похудел, что сюртук висит на нем, как на вешалке. Он даже не остался на ужин, несмотря на уговоры хозяина, лишь попросил познакомить его с Загоскиным, прославившимся тогда своими романами «Юрий Милославский» и «Рославлев».
Дня через два Гоголь зашел за Погодиным, и они вместе отправились к Загоскину. Дорогой разговорились. На восторженные комплименты Погодина, расхваливавшего «Вечера на хуторе», Гоголь отвечал сухо и немногословно. Он жаловался на свои болезни, говорил, что болен неизлечимо.
— Да чем же вы больны? — удивленно спросил Погодин, смотря на него своими недоверчивыми глазами.
— Я все время чувствую боль в груди и тяжесть в желудке, — ответил Гоголь. — Причина болезни в кишечнике, но в чем она, врачи точно сказать не могут.
Разговор зашел о Загоскине. Гоголь похвалил его комедии за веселость, но сказал: он не то пишет, Что требуется для театра.
— Действия нет вовсе. Лица не взяты с природы!
Погодин возразил, что писать не о чем, что кругом все однообразно и пусто, неоткуда взять подлинно комический сюжет.
— Это неправда, — воодушевился Гоголь. — Комизм кроется везде. Живя посреди него, мы его не видим. Но если художник перенесет его в искусство, на сцену, то мы же будем валиться от смеху и удивляться, что прежде не замечали.
Загоскин встретил их с шумливой радостью. Он бросился навстречу с распростертыми объятиями, несколько раз принимался обнимать и целовать и Гоголя и Погодина, бил Погодина кулаком в спину, называл хомяком, сусликом. Говорил без умолку о себе, о множестве своих занятий, о бесчисленном количестве прочитанных им книг, о своих литературных и археологических трудах.
Словом, стремился показать себя в наивыгоднейшем свете.
Гоголь спокойно его выслушивал, делая вид, что верит всем этим непревзойденным достоинствам хозяина, и переводил разговор на самые обыкновенные, будничные темы, рассматривая шкафы с книгами. Загоскин начал хвастаться книгами, показывая якобы совершеннейшие редкости, затем стал хвастаться шкатулками, табакерками. Наконец вытащил раскидное кресло с пружинами и так прищемил руку севшему в него Погодину, что тот закричал от боли. Гоголь даже не улыбнулся, вынул часы и сказал, что ему пора идти. Раздобревший, похожий на старого барсука Загоскин был в отчаянии.
Впоследствии Гоголь не раз вспоминал эту сцену с креслом и очень смешно рассказывал ее под хохот слушателей, показывая, как беспомощно пытался вырваться из кресла-мышеловки Погодин.
Гоголь прекрасно понял самодовольную ограниченность и мелочность Загоскина и предпочел укрыться от него ничего не значащим разговором. Он уже научился разбираться в людях. С разными людьми он сам казался разным человеком. С теми, кому симпатизировал, любил пошутить, посмеяться, поговорить по душам, почитать вслух стихи Пушкина или Языкова. Но с теми, кто был ему антипатичен, он упорно молчал или говорил о предметах самых незначительных.
Новым московским знакомством была и встреча с Иваном Ивановичем Дмитриевым. Это был наряду с Крыловым патриарх литературы. Он доживал свой век в большом доме с садом, дописывал мемуары и охотно принимал гостей. Сухонький стройный старичок, бывший министр, друг и современник Карамзина, он был остроумен и шутлив на старинный манер. Он хорошо помнил екатерининское время и забавно рассказывал истории и анекдоты о людях далекого прошлого. Гоголю он понравился своими изящными манерами, острым умом, живым интересом к происходящему вокруг него. Дмитриев был как бы символом старой дворянской Москвы, с ее недоверием к Петербургу, с ее маленькими деревянными особняками, тихими улочками, на которых пробивалась трава, с ее пышными и сытными обедами.
Подружился Гоголь и с Михаилом Семеновичем Щепкиным — знаменитым русским актером, еще в недавнем прошлом крепостным. Гоголь видел игру Щепкина в Петербурге во время приездов артиста на гастроли и высоко оценил ее правдивость. Приехав в Москву, он поспешил явиться к своему прославленному земляку. Щепкин в это время обедал в кругу своей семьи и друзей. Дверь из столовой в переднюю была настежь открыта, и в середине обеда в нее вошел новый, незнакомый большинству присутствующих гость. Гость остановился на пороге в залу и, окинув всех быстрым взглядом, проговорил слова известной украинской песни:
Ходит гарбуз по городу,
Пытаеться своего роду:
Ой, чи живы, чи здоровы
Вси родичи гарбузовы?
Михаил Семенович бросился к нему навстречу, и они крепко обнялись. Так встретились в первый раз два художника, которые при всем несходстве характеров и разнице в летах стремились к одной цели — показать подлинную правду жизни: Гоголь — в литературе, Щепкин — на сцене.
Гоголя усадили за стол, и он смешил общество, рассказывая комические происшествия с совершенно серьезным видом. После обеда хозяин увел гостя к себе в кабинет. Щепкину Гоголь признался, что у него вертится на уме комедия смешнее черта. Щепкин взял с него слово, что как только она будет закончена, Гоголь ему пришлет ее.
Быстро промелькнули полторы недели, проведенные в Москве. Новые знакомства — Погодин, Аксаков, Щепкин, Дмитриев — прочно связали Гоголя со старой столицей.
Здоровье тоже несколько окрепло. Можно было ехать дальше. И вот замелькали постоялые дворы, деревянные города — Подольск, Тула, Орел, Курск.
Наконец показалась живописная, зеленая Полтава, за нею Миргород со своими плетнями, белыми хатами и огромной, никак не высыхавшей лужей посреди города.
Сразу по приезде в Васильевну Гоголь написал Погодину: «Наконец я дотащился до гнезда своего, бесценный мой Михаил Петрович, проклиная бесконечную дорогу и до сих пор не опамятовавшись после проклятой езды. Верите ли, что теперь один вид проезжающего экипажа производит во мне дурноту. Что-то значит хилое здоровье! Приехавши в Полтаву, я тотчас объездил докторов и удостоверился, что ни один цех не имеет меньше согласия и единодушия, чем этот. У каждого свои мнения, и иные из них так вздорны, что удивляешься, как и откуда залезли в глупые их головы…» В заключение письма Гоголь просил Погодина переговорить с книгопродавцами, не купят ли они второе издание «Вечеров на хуторе», так как ему очень нужны деньги.
