только маленький немецко-русский словарь. Мой сон был так лучезарно безмятежен, что я не услышал, как некий злоумышленник похитил мой автомат, вернее не мой, а Усанова. Утром выяснилось, что я безоружен. Я перепугался: еще бы, потерял оружие. Ведь это грозит трибуналом. Я тут же решил во всем признаться лейтенанту из особого отдела, но, как обычно, преодолел желание откровенничать с контрразведкой. Опять спасла логика: терялись пулеметы, орудия, танки. А что такое автомат? Поэтому, когда, явившийся к вечеру на командный пункт, Усанов, узнав о пропаже, злобно пригрозил мне трибуналом, я спокойно ответил: «Автомат числится за вами, вам его надлежало бы и носить». Если же, добавил я, капитан беспокоится обо мне, то я без оружия не останусь. На этом и порешили. Я раздобыл себе карабин.
Я видел разгром, отступление, оставленные, разрушенные села. Трудно было понять, почему почти нет наших самолетов, танков. И, тем не менее, успех немцев рассматривался всеми, как дело временное. Конечно, очень боялись танков, окружения. Мы не знали, кто и где остановит немцев и разобьет. Но то, что так и будет, не сомневался никто из людей, которых я знал.
У каждого человека, прошедшего войну, были самые страшные минуты, дни, часы. Вот про такое я сейчас и расскажу.
В каком-то месте после боев под Касторным немецкие танки все-таки обошли отходившие части 111 бригады. Разведчики во главе с совершенно бесстрашным старшим лейтенантом Сахиповым встретили у затерянного в степной глуши хутора женщину, которая и остановила их, сказав, что в хуторе немецкие танки. Сахипов понял: по этой дороге бригаде двигаться нельзя, и вернулся к комбригу. Я видел комбрига, сидящим на снарядном ящике, с картой на коленях. Рядом стояла потрепанная легковушка. В дорожной пыли устроились на привал какие-то подразделения. Черные от пыли, усталые люди сверкали белками глаз. Командир бригады определил батальонам новый маршрут. Здесь выяснилось, что авторота бригады ушла в направлении, где, по данным разведки, находились немцы. Комиссар штаба бригады (забыл его фамилию) и начальник автобронетанкового отделения бригады капитан Горбаткин получили задачу дождаться темноты, отыскать автороту и направить ее в место сосредоточения бригады. Комиссар штаба спросил, готов ли я ехать с ним, или уйду с батальонами. Я остался и, по его поручению, набрал еще человек 5–6 бойцов из разведроты, которых знал. С нами осталась и штабная машинистка Светлана. Солнце стояло еще высоко. Было жарко. За ушедшими батальонами улеглась пыль. Мы остались в необъятной степи… Несколько человек… Стало очень тихо. Мне хотелось, чтобы меня видела Нина. Комиссар штаба бригады сказал: «Дождемся темноты и поедем». И обратился к Светлане: «Вы хорошая девушка. Не бойтесь. Кончится война – отлично заживем». Эти слова звучали несбыточно, как преодоление вечности. Кончался день 4 июля 1942 года.
Наступила темная беззвездная ночь. Машина ехала с погашенными фарами. Вел ее шофер Данков. Рядом в кабине сидел капитан Горбаткин. Я то спал, то просыпался, примостившись в кузове. Миновали многие деревни. Следов автороты не обнаруживалось. В одном селе оказались немцы. Об этом мы узнали у первой же хаты. Немцы обосновались в центре деревни и даже не выставили часовых. Продолжать поиски автороты в этом направлении было бессмысленно. Комиссар правильно решил направиться по пути отхода бригады. И опять езда по мягкой пыльной дороге. Потом лес. Здесь и вовсе было тихо и темно. Не знаю, сколько было времени, когда мы выехали на опушку и натолкнулись на обоз 1-го батальона. Тут я увидел Петю Амерханяна. Он объяснил, что обоз отстал, потому что выбились из сил лошади. Я предложил ему садиться в машину и ехать с нами. Он отказался, сославшись на то, что нельзя бросить имущество. Он все еще заведовал батальонным складом. Никто не знал, где находятся основные силы бригады.
Забрезжил рассвет. В сероватой мгле, где-то на горизонте показалась длинная колонна машин. Комиссар почему-то решил, что это наша авторота. Его поддержал шофер Данков, заявив, что он ясно видит наши «ЗИСы». Никому и в голову не пришло усомниться в справедливости этой, более чем сомнительной, догадки. Мы весело погрузились в кузов своего грузовичка, рванулись вперед, а через минуту я увидел метнувшуюся из-под колес черную фигуру немецкого часового, услышал возглас комиссара «немцы», крик «стой». Мы выехали на немецкую танковую колонну, аккуратно растянувшуюся по правой стороне шоссе, идущего перпендикулярно нашему движению. Кто и как командовал, не знаю. Я упал на дно кузова и почувствовал тяжесть, повернул голову, увидел: страшные, вышедшие из орбит, мертвые глаза комиссара, синее лицо, на голове рваная рана. Он навалился на меня, заливая кровью. Наша машина на бешеной скорости мчалась вдоль немецких танков и грузовиков по левой стороне дороги. Один из солдат, положив на крышу кабины ручной пулемет, стрелял короткими очередями. Капитан Горбаткин, стоя на подножке, бешено кричал: «Огонь!» Бойцы дружно стреляли по немецким машинам. Я схватил карабин и стал стрелять сначала с задней стенки кузова, потом с кабины, совершенно механически меняя обоймы. Наверное, прошло несколько секунд. Но они растянулись бесконечностью. Увидели впереди грузовик с, изготовившимися стрелять, немцами. Дружно пальнули по ним огнем, и они мешками повалились на дорогу. Мы проскочили. Кто-то из бойцов бросил гранату, и она взорвалась под немецким грузовиком. Догнали двух мотоциклистов. Те бросили мотоциклы и кинулись в кювет у дороги. Немецкая танковая колонна осталась позади. Данков свернул с шоссе в поле и здесь наша спасительница машина почему-то остановилась. Кто-то крикнул: «Спасайся!» Все мгновенно выпрыгнули на землю. Я сбросил мешавшую шинель (она была на мне накинута и застегнута крючком на шее). На боку болталась полевая сумка Усанова, в руках остался пустой карабин. Небо сверкало разноцветными трассами пуль. Сейчас кажется, что смерть выглядела красиво. Я отбежал от машины шагов на 20 и с ужасом заметил, что впереди, в нескольких метрах, безжалостно приближаясь, пули со свистом поднимают пыль. Я упал на землю и закрыл голову руками. Стучала мысль: «Сейчас попадет, сейчас попадет, сейчас попадет…» Не попала. Стрелявший по мне почему-то прекратил огонь. Ко мне подполз один из солдат – Мальцев. Вдвоем, то ползком, то перебегая, мы двинулись вперед. Оказывается, Мальцев видел, как упала Светлана. Он подполз к ней, осмотрел. Светлана лежала убитая, пуля попала в голову. Долго ли, скоро ли – не помню, но мы с Мальцевым добрались до глубокого рва. Спрыгнули. Там оказались капитан Горбаткин, шофер Данков и еще несколько бойцов. Ни один не был даже поцарапан. Я чувствовал смертельную усталость. Ломило все кости, грудь, словно горела внутри.
