Ознакомительная версия.
И что же ветераны? Более благожелательно настроенной аудитории, разделяющей мнение Горбачева, я не видел. Они были и за Ленина, и за Сталина (про себя), но они же были и за Горбачева, и, пожалуй, они даже были большими перестройщиками, чем он сам. Эта политически активная, но консервативная часть партии была готова поддержать любое решение ЦК, если оно направлено на улучшение положения в стране. Их заботило не отступление от старых догм, а реальное, пусть небольшое, улучшение жизни в городе. Есть прогресс в обеспечении продовольствием, жильем – поддержат любой «ревизионизм». Не называйте его только ревизионизмом, пощадите большевистское прошлое хороших людей. А вот когда по причинам, о которых скажу позже, положение стало ухудшаться, тогда поддержки даже такого любимого Горбачевым лозунга, как «больше социализма», – не получишь. Скажут прямо, что мы демагоги и болтуны. Заболтали мы в конце концов перестройку, упустили время, отдали инициативу черт знает кому, – еще большим демагогам, только от «демократии» и антикоммунизма.
К огромному моему сожалению, неожиданно умер Н.С. Ермаков, первый секретарь Кемеровского обкома. Сказать, что я его уважал, ничего не сказать. Это был уникальный, ни на кого не похожий человек. Аккуратнейший и пунктуальнейший, с великолепно развитым разносторонним вкусом, исключительно волевой и целеустремленный, рационалист до мозга костей. Человек, которому органически отвратительны лицемерие, пустословие, ханжество. Мы сдружились с ним в годы, когда он был первым секретарем центра металлургии города Новокузнецка, позже не расставались в Кемерове и Москве. Многое можно было бы вспомнить о его яркой жизни, о наших делах и встречах…
После его смерти через некоторое время вызвали меня в ЦК и сказали, что опрос, проведенный среди руководящих кадров Кузбасса, показал: наибольшее предпочтение среди кандидатов на пост первого секретаря обкома отдано мне. Поскольку Кузбасс очень важный регион для страны, политбюро считает необходимым направить меня туда. Выбора у меня не было. Предложение ЦК для меня вариантов не предполагало. Политбюро знает, что говорит. Кузбасс для страны важнее, никто в этом не сомневается. Надо ехать. И всегда помнить, что это для меня большая честь. Жаль, конечно, было расставаться с полюбившимися мне вятичами. Они умеют легко, не унывая, я бы даже сказал, весело делать трудные дела… Но что греха таить, возвращение блудного сына на родину всегда приятно. Сколько друзей, заветных, родных уголков… Кемеровские стройки… Киселевская школа на аллее старых тополей… Таких же старых, как я сам. Тисульская таежная тишина, всегда вызывающая у меня острое ощущение связи с ушедшими поколениями… Предстояло встретить товарищей, с которыми вместе прошли лучшие годы жизни. В то же время я знал, что среди профессиональных партийных работников были группы, которые хотели поставить своего «губернатора», считали меня выскочкой, помешавшим их карьере… Конечно, при встрече и они изобразят радость, но камень за пазухой держать будут… Саботаж, надо было предполагать, неизбежен. Но не это вызывало сомнение. Все-таки Вятка! Сколько дел начато. Правильно ли я делаю, что бросаю их? Но все эти чувства-переживания были, надо прямо сказать, для «внутреннего потребления». Партийная дисциплина пока еще действовала. Сказали бы, что надо ехать не в Кузбасс, а куда-нибудь подальше, все равно бы поехал… Вятичи не хотели меня отпускать, но вернуться на родину пришлось.
Если в Кирове главным было село, то здесь – уголь.
Свою работу в Кемерове не буду подробно описывать. С одной стороны, приятно с новым опытом вернуться туда, где родился и прожил сорок пять лет, и пленум ОК единогласно (!) за тебя голосует, а с другой – почувствовал справедливость старой истины: нет пророка в своем отечестве. Кругом были друзья и приятели, и, хотя они меня сами позвали, попросили вернуться из Кирова, доказать свое лидерство было гораздо труднее, чем на незнакомой Вятской земле.
В 1987 году и Кировская, и Кемеровская области продолжали динамично развиваться, наращивать объемы производства. Более высокие темпы были в социальной сфере, но работать обкому стало гораздо сложнее. Дело в том, что то тут, то там начал проявлять себя новый хозяйственный механизм, появились законы – о предприятиях, трудовых коллективах, хозрасчете, кооперативах. Повысилась контролирующая роль банков. Вновь заявили о себе оправившиеся от первоначальной неразберихи планирующие и контролирующие органы. Централизм никуда не исчез и опять стал все подбирать к своим рукам. Госзаказ резко ограничивал или совсем исключал местную инициативу. Перевыполнение планов стало пресекаться банками. Хозспособ не поощрялся. Директоров стали избирать коллективы, и плевать они хотели на партийный комитет. А ЦК КПСС еще выдвинул лозунг: «Не сметь командовать!»… Складывалось такое впечатление, что все делалось для того, чтобы отстранить партийные органы от хозяйственных проблем, все более и более переключать их на решение идеологических задач, воспитание инициативы, демократической культуры и тому подобное. Наверное, это было необходимо. Но хозяйственные задачи в регионе решать пока было некому. Советам нужно было дать несколько лет для плавного вхождения в руководство хозяйством. Прежние вольности со сверхплановым-внеплановым строительством уже не проходили. А если кто их допускал, подрывал финансовое положение подрядных организаций.
Реализовать инициативу за счет работы над планом было сложно. Предварительное согласование планов с облисполкомами ничего не давало, так как центральные органы на эти согласования внимания не обращали. Кировский облисполком согласовал программу строительства на 1987 год с подрядчиками, получил одобрение ЦК КПСС и направил ее в Госплан. И вот план «стал законом», утвержден сессией, доведен до исполнителей, но – это уже совсем другой план. Как и прежде, предпочтение отдается производственному строительству, которое увеличили против согласованных объемов на десять процентов, а социальную программу Москва урезала на девятнадцать. Все, приехали. Конец перестройке, от которой остались одни пустые лозунги. Обком на месте уже ничего поправить не может, новый «хозяйственный механизм» не позволяет, а «партийный» не действует. В Кузбассе, с его социальной отсталостью и исключительной важностью для страны угольной, металлургической, химической промышленности, положение было еще хуже. Провозглашенный партией принцип приоритетности социального развития был подавлен Госпланом и новым хозяйственным механизмом. Это было похоже на самоубийство.
Ознакомительная версия.
