Ознакомительная версия.
Александр писал Антону, что в Новороссийске не хватает докторов, что земля дешева, и называл расценки за визит и за квартиру. Однако расписанное им же самим убожество новороссийской жизни едва ли могло прельстить Антона или Ваню, и они отказались от братова приглашения. Не пощадил Александр и Машиных нежных ушей, доложив ей 18 декабря, что хочет «зажить другою жизнью, где бы тебя не пилили день и ночь, где бы не досаждали старческим кашлем и рваными чулками со сквозящими грязными пальцами»[99].
Коля по-прежнему где-то скрывался, перебиваясь карикатурами в «Будильнике» и авансами от Лейкина. Куда-то пропал и Пальмин — ни Антон, ни Лейкин ничего не слышали о нем с марта. Четырнадцатого сентября Антон оправдывался перед редактором «Осколков» за Колины прегрешения: «Все дело не в выпивательстве, а в femme. Женщина! Половой инстинкт мешает работать больше, чем водка… Пойдет слабый человек к бабе, завалится в ее перину и лежит с ней, пока рези в пахах не начнутся… Николаева баба — это жирный кусок мяса, любящий выпить и закусить… Перед coitus всегда пьет и ест, и любовнику трудно удержаться, чтобы самому не выпить и не закусить пикулей (у них всегда пикули!). Агафопода тоже крутит баба… Когда эти две бабы отстанут, черт их знает!»
Семейство Чеховых жило теперь таким составом: Антон, Евгения Яковлевна, Маша, Миша, тетя Феничка и — когда не ночевал у Гаврилова в амбаре — Павел Егорович. Коля перебрался от Анны Гольден в какие-то скверные меблирашки. Ваня же, напротив, получив место смотрителя в казенной начальной школе, имел теперь пятикомнатную квартиру на Арбате с бесплатными дровами и освещением, прислугу и, к великой радости Павла Егоровича, фуражку с кокардой и учительский фрак. Александр был за тридевять земель в Новороссийске. В конце ноября Чеховы перебрались в более просторную квартиру на той же Якиманке — в дом Клименкова, напротив церкви Святого Иоанна Воина. Впервые у каждого члена семьи была своя комната. Возобновились и званые вечера по вторникам. Чеховские друзья, будь то чудаковатый Пальмин или кокетливые сестры Марковы, полюбили этот гостеприимный дом. Единственной помехой был живущий этажом выше кухмистер Петр Подпорин, который сдавал свое помещение в аренду под свадьбы, балы и обеды, и над головами Чеховых то и дело слышалась музыка с пением и плясками или поминальные причитания.
К концу 1885 года с Антоном еще теснее сошелся Лейкин: он даже стал доверять ему сокровенные тайны. Ему не терпелось похвастаться недавно купленным имением, расположенным на месте впадения в Неву реки Тосны и окруженным сосновым бором, откуда в лейкинскую усадьбу забегали волки. Лейкин навязывал Антону всевозможные советы, например как лечить Колю от алкоголизма молоком. В декабре же, будучи в Москве, он наконец решил, что Антону пора в Петербург. Лейкин познакомил Чехова с незаурядными персонами, сыгравшими знаменательную роль в его последующей жизни, — маститым романистом Григоровичем, газетным магнатом и издателем Сувориным и его ведущим журналистом, острым на язык Виктором Бурениным. Поскольку Лейкин ни на шаг не отпускал своего протеже, а в литературных кругах над редактором «Осколков» посмеивались, репутация Антона несколько пострадала. В этот приезд Суворин с Григоровичем приняли его прохладно, а Худеков и вовсе не явился на условленную встречу. Единственная польза его визита в Петербург была в том, что Лейкин согласился опубликовать том его избранных сочинений под названием «Пестрые рассказы»[100].
Две проведенные в Петербурге недели положили начало новой дружбе — Чехов сблизился с Виктором Билибиным. Недавно окончив университетский курс по юридическому факультету, он служил в департаменте почт и телеграфов и одновременно секретарствовал в редакции «Осколков», поставляя туда же передовицы под псевдонимом «Игрек». Билибин был старше Чехова на год, наивен, любознателен и добродушен. Между ними сразу установилось доверие, хотя Билибину претила чеховская богемность. Антон же считал, что Билибин излишне мягок, и критиковал его за «ватность»: «Если Вы не пугаетесь сравнений, то Вы как фельетонист подобны любовнику, которому женщина говорит: „Ты нежно берешь… Грубее нужно!“ (A propos: женщина та же курица — она любит, чтобы в оный момент ее били.) Вы именно нежно берете…» Однако при всей своей мягкости Билибин, как Вергилий, уверенно провел Антона по всем кругам столичного литературного мира. И лишь с ним Антон поделился сомнениями в Дуне Эфрос как в возможной своей избраннице.
Билибин не питал иллюзий насчет своего работодателя и предупредил Антона о том, что Лейкин двоедушен: возможно, он и рад был познакомить Антона с петербургскими издателями, однако не имеет не малейшего намерения выпускать его из рук. Это предупреждение Антон передал Александру: «Был я в Питере и, живя у Лейкина, пережил все те муки, про которые в писании сказано: „до конца претерпех“… <…> на Лейкина не надейся. Он всячески подставляет мне ножку в „Петербургской газете“. Подставит и тебе».
Вернувшись в Москву, Антон решил как следует встряхнуться после лейкинского приема и провел Рождество, Новый год, Татьянин день и собственные именины в буйном разгуле. Провожая уходящий год, в свои двадцать шесть лет он прощался и с уходящей молодостью.
Были и другие причины для гуляний — один за другим играли свадьбы его друзья. Уже обвенчался Дмитрий Савельев, и черед был за Николаем Коробовым. О своей женитьбе в наступившем 1886 году объявили московский приятель художник Александр Янов, доктор Розанов из Воскресенска и Виктор Билибин. Розанов попросил Антона быть шафером, а Машу — подружкой невесты. Антон одолжил 25 рублей и взял напрокат визитку. В день свадьбы Розанова он писал в Петербург Лейкину: «Сегодня у нас Татьяна. К вечеру буду без задних ног. Сейчас облачаюсь во все фрачное и еду шаферствовать: доктор женится на поповне — соединение начал умерщвляющих с отпевающими». В Татьянин день он получил письмо от А. Киселева, который предложил рецепт от похмелья:
1/2 унции — дристунции
2 драхмы — засирахмы
Вместе все сложить
И говнофлеру подложить[101].
Впрочем, Киселев был недалек от истины. Через два дня после свадьбы Антон писал молодожену Розанову: «До сих пор еще не пришел в чувство после Татьяны. У вас на свадьбе я налисабонился важно, не щадя живота. От вас поехали с Сергеем Павловичем [Успенским] в „Эрмитаж“, оттуда к Вельде, от Вельде в Salon… В результате: пустое портмоне, перемененные калоши, тяжелая голова, мальчики в глазах и отчаянный пессимизм. Нe-ет, нужно жениться!»
Киселев сделал вид, что поведение Антона его скорее шокировало, чем вызвало зависть: «Вашей развращенности нет пределов, после великого таинства — венчания — Вы попадаете в непотребные номера и занимаетесь прелюбодеянием».
Проснувшись на рассвете 18 января 1886 года после шумного празднования собственных именин, Антон с раскалывающейся от похмелья головой решил серьезно взяться за ум.
Глава 16 (январь 1886) Помолвка
Мысли о женитьбе посещали Чехова довольно часто, однако прежде чем он решится на этот шаг, пройдут долгие пятнадцать лет. Своим поведением он напоминает гоголевского Подколесина, который, увидев наконец долгожданную невесту, сбегает от нее, выпрыгнув в окно. При этом Антон всегда имел возможность с близкого расстояния наблюдать чужую семейную жизнь — и сорокалетний брачный союз родителей, и греховные связи Александра и Николая. На свадьбах ему то и дело приходилось выступать в роли шафера, вслед за чем возникало желание последовать примеру жениха. Вот что писал он 14 января доктору Розанову на третий день после его венчания: «Если Варвара Ивановна не найдет мне невесты, то я обязательно застрелюсь. <…> Пора уж и меня забрать в ежовые, как Вас забрали… <…> Помните? Чижик, новая самоварная труба и пахучее глицериновое мыло — симптомы, по коим узнается квартира женатого… <…> У меня женится трое приятелей…»
Придя в себя после продолжительных празднеств, Антон сочинил полный драматизма монолог «О вреде табака», а потом написал Билибину: «На днях я познакомился с очень эффектной француженкой, дочерью бедных, но благородных буржуа. Зовут ее не совсем прилично: M-lle Sirout». Четыре дня спустя Билибин получил еще одно письмо: «Вчера, провожая домой одну барышню, сделал ей предложение. Хочу из огня да в полымя… Благословите жениться».
О своей помолвке Антон сообщил одному Билибину. Маша, близкая подруга Дуни Эфрос, могла лишь догадываться о происходящем. В письмах же Лейкину Антон вообще отвергал мысли о женитьбе и мрачно описывал 19 января шумную свадьбу этажом выше у кухмистера Подпорина: «Над моей головой идет пляс. Играет оркестр. Свадьба. <…> Кто-то, стуча ногами, как лошадь, пробежал сейчас как раз над моей головой… Должно быть, шафер. Оркестр гремит… <…>Жениху, который собирается тараканить свою невесту, такая музыка должна быть приятна, мне же, немощному, она мешает спать».
Ознакомительная версия.
