- Что-то надо делать, куда-то всем прятаться, убегать, идет большой патруль!..
Я заметил, что Степан Петрович хоть и не трусливого десятка, но решения принять не может. Присутствующие словно оцепенели от неожиданного сообщения вбежавшей женщины, которая по делам была в Ястребинове, где и узнала тревожную весть. В подтверждение ее слов во дворе дома раздался яростный лай рвущейся с цепи собаки.
- Миша, быстро лезем в печь! - оперативно, по-командирски распорядился я. - А вы все садитесь за стол и, если есть бутылка спиртного, распивайте, изображайте чьи-нибудь именины. Неплохо будет, если запоете.
Уже минуты через три, лежа в жаркой печи, мы услышали, как девочки запели украинскую песню, а Степан Петрович, хватив стакан самогонки, кинулся открывать калитку и привел с собой четырех румын, несших охрану железнодорожных путей. С ними был полицай.
Находчивые учительницы тоже налили им по стакану самогонки.
- А мы вот тут с обыском к тебе, Петрович, - заявил полицай Чернобаю. -Если летаки-беглецы и прийдуть, так, мабуть, к тебе - живешь в одиночестве.
- Я ж не дурак. В петлю не хочу. Ай мини мои дитяти не дороги, сам подумай. А приказано искать, так ищи! - успокоившись и наливая самогонки еще, ответил Степан Петрович.
Выпив по второй и для порядка заглянув на печь, под кровать, даже в сундук с тряпьем, солдаты с полицаем удалились с чувством исполненного долга.
Мы вылезли из печи. Все женщины горько разрыдались. Оправившись от пережитого, порешили на том, что на несколько дней, как ни опасно, все же придется нам здесь остаться - пока не появится возможность переправиться к подпольщикам. Другого выхода не было.
На следующий день с рассветом мы с Михаилом начали готовить себе надежное укрытие, так как прятаться в печи подолгу было неудобно, да и рискованно для всех. Во дворе дома стоял небольшой сарай. В одной его половине содержалась овца, в другой лежали дрова, разная деревенская утварь, необходимая в хозяйстве. В овечьем закуте мы вырыли большую яму, вроде погреба, тщательно замаскировали вход туда и закрыли его крышкой, на которой укрепили сено с соломой, чтобы не отличить от пола в сарае.
Всю эту работу мы закончили уже втроем, так как к вечеру учительницы привели еще одного бежавшего - Василия Скробова. Рыть погреб нам помогала и семья Чернобая - дело нелегкое. Все нужно было делать скрытно, незаметно. Землю ведрами уносили далеко от дома.
Когда Мария Руссова пришла к Чернобаю, ей указали приблизительное место нашего тайника - во дворе дома. Найти его она не смогла. Когда же увидела, как в полу сарая поднялась крышка, и заглянула в погреб, восхищению Марии не было предела. Отлегло и на сердце хозяйки дома.
Белее двух месяцев скрывались мы в этом убежище. И весь этот крайне тяжелый период бесчинств румынских и немецких оккупантов, строжайшей слежки полиции и жандармерии самоотверженная семья Чернобаев, рискуя жизнью, не только укрывала нас, но и помогала нам выполнять поручения подполья.
Невестка Катя с хозяйкой дома готовили нам пищу, стирали белье. Славные, не по годам смелые Нила и Мила были нашими разведчицами и помощницами. А руководил всем Степан Петрович. От него мы постоянно получали подробные сведения о действиях в окрестности немецких и румынских войск.
Много было пережито напряженных, незабываемых дней и ночей в том погребе. Были моменты, когда, казалось, уже ничто не могло спасти нас, но решительность и находчивость Веры Робего, Александры Шевченко, Марии Руссовой и семьи Чернобай всякий раз отводили беду. Мы горячо привязались к нашим преданным друзьям и во всем доверяли им. Несказанную благодарность к этим людям я сохранил на всю жизнь.
Спустя много лет, уже генералом, я заехал в село Ястребиново. Прошел к дому Степана Петровича. Волнение мое было необычайным при виде памятных мест, где столько пережито, от предчувствия встречи с дорогим человеком.
Вышел Степан Петрович, заметно постаревший, словно бы осунувшийся.
- Здравствуйте, люди добрые. Заходите в дом - гостями будете, - пригласил радушно.
Я хотел было обнять этого доброго и ставшего мне родным человека, но на время подавил свое желание, так как был твердо уверен, что Чернобай не узнал меня.
- Пойдемте-ка, Степан Петрович, в ваш сарай. Покажите нам тот погреб, где в годы войны вы скрывали пленных летчиков, - попросил я, внимательно всматриваясь в его лицо, которое, как и раньше, было спокойным, уверенным.
Степан Петрович ответил не спеша:
- Не было здесь летчиков, и никто не скрывался, а потому нет и никакого погреба. Пожалуйста, смотрите.
В этом ответе был весь характер Петровича: его железная выдержка, природная скромность, смелость человека, умеющего рисковать. Но я уверенно вошел в сарай и не без усилий открыл крышку нашего тайника, который уже был наполовину засыпан. Тут Степану Петровичу пришлось признаться:
- Да, было дело... Отчаянные были хлопцы - ничего не боялись... - В голосе его чувствовалась затаенная печаль.
- Наведывался ли кто-нибудь из них после войны? - не удержался я от вопроса.
- Нет, не приезжали. Говорят, в Ястребиново летун Степан Иванов показывался. А моих не было.
- Так, может, их в живых нет?
- Упаси их бог, живы! - возразил Чернобай. - Еще в войну и после войны Гриша Дольников писал и деньги присылал. Спасибо ему, большая помощь была в то нелегкое время. Василь Скробов Ивану Грений помогал. Только вот о Михаиле до сих пор ничего не ведаем. Где он?
Тогда и я еще не знал, жив ли кто из моих товарищей по плену, и был бесконечно рад тому, что подали о себе весть Вася Скробов, Степан Иванов. Значит, скоро свидимся...
Когда вошли в дом, я спросил хозяина, подавив волнение:
- А может, кто-то из нас вам знаком? Посмотрите хорошенько, Степан Петрович. - Со мной был один из местных активистов.
- Кажись, Гриша!.. - радостно воскликнул он. - А я-то думаю, что-то знакомый голос... Да и яму, где скрывались, сразу точно указал! Ой! Дорогие гости наши... - Он не сумел договорить - я крепко обнял Степана Петровича, и у него, как и у меня, навернулись на глаза слезы.
До рассвета просидели мы со Степаном Петровичем и его женой, вспоминая не столь еще тогда далекие тяжелые времена. Утром хозяин пошел меня провожать.
- А помнишь, Устиныч, как встречали мы новый, 1944 год? - уже расставаясь, у самого Ястребиново грустно спросил Чернобай.
Как можно забыть ту ночь! С волнением и подъемом готовились мы встретить Новый год, ждали его в полной уверенности, что это будет год полного разгрома фашизма, окончательного освобождения нашей Родины от немцев.
Еще часа за три до новогодней полночи, помню, услышали со стороны Буга частую перестрелку, сопровождаемую разноцветным фейерверком ракет, и решили, что это прорвались наши части. Послав в разведку девчат, сами вышли из убежища и, оценивая обстановку, начали решать, куда идти, чтобы скорее встретиться с наступающими частями. Тем временем стрельба из оружия всех калибров со стороны Ястребиново, Контакузинка усиливалась. И вдруг мы услышали песню - пели вроде бы наши девчата, возвращавшиеся из разведки. "Раз поют, - подумали все, значит, наши совсем близко, надо торопиться". Но настораживали неожиданные выкрики Нилы и Милы: "Ховайтесь! Ховайтесь!" Это совсем не вязалось с текстом песни. Когда же девчушки вбежали во двор дома, крикнув: "За нами гонятся!", мы пулей рванули в сарай, в свой погреб.
