А как только вступили в Лукичев, тут же бросились по хатам. Бандиты знали: мужчины почти поголовно ушли в Красную Армию, и в знак мести Лазарев разрешил своим молодчикам грабить, насиловать и убивать оставшихся дома женщин.
Загремели выстрелы, запылали большие костры. Началась расправа.
Страшная слава гуляла в те дни по Дону о палачах-белогвардейцах Чернецове, Семилетове, Быкадорове, но всех их превзошел полковник Лазарев. Громадный, тучный, с бычьей неповорачивающейся шеей, красным лицом, вечно пьяный, любил он вершить казни собственноручно. Причем самые кровавые и страшные из них превращал в какие-то кошмарные вакханалии с музыкой, водкой, плясками обреченных. Любил он, вешая, убивая, пританцовывать, гнусавить пропитым голосом известную казачью песенку:
А тут нам попить, тута погулять,
Мати дома нету — некому ругать.
После первой шумной попойки Лазарев согнал жителей на сход и заявил:
— Помещика Шаповалова ограбили? Ограбили. Возвратить ему имущество немедленно. Если приказ не исполните, от хутора не оставлю камня на камне.
Тут же, на площади, установили широкие лавки и стали пороть всех без разбора — подростков, стариков, женщин. А потом бросились к хате моего отца.
Один из хуторян сказал Лазареву, будто имущество помещика Шаповалова забрал наш отряд. Разъяренные палачи ворвались в отцовскую избу, увидели старика за столом. Выкрутив руки, связали его и вывели на улицу. Заодно забрали младшего брата, Назара, инвалида мировой войны, и мать.
— Где твои сыновья? — набросился на отца Лазарев.
Не спеша, подумав, отец ответил с достоинством:
— Там, где им надо быть...
Страшный удар плети обрушился на старика. Кроваво-багровый рубец лег на лицо, засочился кровью. Плетка в руках полковника танцевала, готовая снова нанести удар, но палач выжидал.
— Это твой сын командует у красных отрядом?
— Да, мой, — выпрямившись, гордо произнес старик, но последние слова оборвал свист плети. Одна за другой на лице появились еще три раны. Они вспухли, сильно кровоточили, и в один миг рубаха стала алой от крови. А удары сыпались градом, плеть рубила седую голову, рассекала в клочья одежду, тело.
— Расстрелять! — взвизгнул Лазарев сотнику. — Обоих! А этой старой ведьме всыпать 75 шомполов.
Несколько карателей во главе с сотником бросились выполнять приказ. Отца с братом повели к оврагу, а мать потащили на лавку, под плети.
Смотреть расстрел согнали всех лукичевцев. Когда пришли к оврагу, отец попросил сотника разрешить ему помолиться перед смертью.
Сотник, прищурив глаза, медленно подошел к нему, потом резким броском руки схватил за бороду:
— А-а-а-а... сволочь красная! Бога вспомнил? А ты веришь в него?
Ударом кулака свалил старика, и тот пролежал несколько минут. Подошел старший офицер и приказал поднять его. Потом, подталкивая, подвели обоих к оврагу. Казаки конвоя отошли в сторону. Сухо щелкнули затворы винтовок.
— Прощай, сынок, — положив окровавленную голову на плечо Назара, тихо сказал отец.
— Прощайте, батя.
Услышав разговор, офицер бросился к старику, стал наносить новые удары, приговаривая:
— Не-е-ет... я тебя так не расстреляю. Еще потешусь над тобой.
И вдруг в то время, когда пьяный палач повернулся к брату, отец нанес беляку сильнейший удар кулаком в висок. Несмотря на то что старику шел 75-й год, он обладал редким здоровьем. И, видимо, в ту предсмертную минуту в последний удар вложил всю свою богатырскую силу. Глухо охнув, офицер замертво рухнул на землю.
В это же мгновение разъяренные бандиты бросились с шашками на беззащитные жертвы. Матерясь, рыча, рубили зло, в исступлении.
Жителям, под угрозой расстрела, было запрещено хоронить убитых. Четыре дня они лежали в овраге, пока помещик не приказал закопать трупы. Между прочим, при похоронах отца в его руке обнаружили острый камень, которым он нанес смертельный удар белогвардейцу.
После 75 шомполов мать, полуживая, тоже валялась на площади, и только на вторые сутки соседи украдкой подобрали ее и приютили у себя. Так и пролежала она шесть месяцев на чердаке, у чужих людей, пока не вернулись сыновья с берегов Волги.
С прибытием в Морозовскую армии Ворошилова и вышедших из окружения наших отрядов эта станция оказалась до предела забитой войсками. Десятки эшелонов запрудили пути, тысячи повозок, тачанок, десятки орудий сгрудились на улицах станицы, заполнили дворы, подъезды, пустыри. Огромный людской поток в 30–40 тысяч человек не замирал ни днем ни ночью, ожидая движения вперед. Прямо на улицах, в укромных уголках, закутках, во дворах, на левадах разместились под бричками или просто на земле целые семьи с домашним скарбом, коровами и другой живностью. В станичной пыли ползали чумазые дети. Страшный ураган войны поднял вихревым порывом этих людей и погнал неведомо куда — через огонь сражений, смерть, невероятные муки.
По ночам всюду горели костры — готовилась пиша. К глубокой ночи шум немного стихал, а с рассветом снова начиналась та же хлопотливая, шумная, полная забот и тревог жизнь прифронтовой станицы.
В Морозовской наши части не получили ни дня, ни часу передышки. С ходу разворачивались и шли занимать оборону на окраинах, ибо белоказаки с остервенением лезли в атаки.
По приказу Ворошилова Морозовский полк занял позиции к северу от железной дороги, за хутором Любимовом. К западу от станции располагался Каменский отряд под командованием Романовского, южнее — Луганский отряд во главе с Локотошем.
Не успели бойцы отрыть себе окопы, как белые перешли в наступление. С высокой крыши элеватора за атакой противника наблюдали Ворошилов и другие командиры. Отсюда, с крыши, просматривался почти весь фронт. Белоказаки особенно активничали на участке Морозовского полка. Здесь они шли густыми цепями, при поддержке крупных сил конницы. Вот она неожиданно выскочила из оврага и бросилась к черной полосе окопов.
— Прозевал командир, — сокрушенно сказал Ворошилов, — проглядел скопление конницы. С такого расстояния трудно удержать лаву.
И действительно, в мгновение масса всадников захлестнула окопы, начала рубить заметавшихся бойцов. В образовавшийся прорыв хлынули новые сотни конницы. Красногвардейцы бросились к окраине. Вокруг зацокали, запели пули.
Опустив бинокль, Климент Ефремович напряженно следил за полем, где кипел бой. Вот передние уже достигли разбросанных на окраине землянок. Ворошилов резко обернулся к Щаденко:
— Надо помочь морозовцам... Пошли им броневик «Жемчуг».
