— Надеюсь, вы не сочтёте неверным, если я приведу с собой и моих верных стражей? — любезно сказал ей Шверин.
Екатерина пожала плечами.
— Ваши дамы показали слишком большое внимание и почтение к моей вчерашней прогулке, надеюсь, это не столько из-за меня, сколько из-за моего стража — господина Орлова...
— Я побраню своих дам за чрезмерное внимание к его особе, — любезно ответила Екатерина, — но думаю, вы не откажетесь провести вечер за ужином со мной и моим мужем, великим князем, тем более что мне ужасно хочется узнать подробности вашего пленения.
Она очаровательно улыбнулась, и Шверин опять низким поклоном и подметанием пыли своей шляпой выразил своё восхищение и почтительность.
Теперь надо было подготовить Петра к ужину. Но Екатерина знала, как боготворит великий князь Фридриха, прусского короля, считая за честь делать иногда мелкие доносы и выведывая секреты в его пользу, и потому рассчитывала, что увидит на этом ужине и Орлова.
— Ваше высочество, — делая вполне дружелюбное лицо, заявила она, придя в покои Петра, — надеюсь, вы простите мне то, что я забежала вперёд и без вашего ведома пригласила к нашему ужину одно лицо со своими двумя стражами...
Пётр выскочил из-за стола, где развлекался картой военных действий, и вытаращил глаза на Екатерину. Давненько уже не посещала она его апартаменты и тем более не говорила ни о каких совместных ужинах.
— Кого это вы пригласили? — подозрительно спросил он.
С тех пор как Понятовского выставили из России и прекратились их весёлые пирушки вчетвером, ему приходилось изобретать всё новые и новые предлоги, чтобы увозить с собой Воронцову.
— Вы не поверите, кого я увидела сегодня у своего окна, — любезно продолжила Екатерина, оттягивая самый интересный для Петра момент.
— Да ещё и у окна, — ехидно заметил Пётр, словно бы указывая на её нарушение этикета.
— Да, это был флигель-адъютант Фридриха генерал Шверин, и я тут же, может быть несколько против этикета, пригласила его...
— Я уже давно наслышан о нём, — живо возразил Пётр, — и вы отлично сделали, что позвали его. Но как вам удалось первой удостоиться его любезности?
— О, мои придворные дамы не слишком-то хорошо служат мне, великой княгине, и мне частенько приходится выходить в приёмную, чтобы позвать кого-то из них...
Это был намёк на Воронцову, и Пётр понял его, но не обиделся, а лишь постарался чрезмерной вежливостью отдалить этот тонкий упрёк.
— Надеюсь, ужин будет без ваших милых дам, — ответил он ей любезностью на любезность, словно бы заглаживая все свои промахи в отношении Елизаветы Воронцовой.
Однако он не постеснялся поселить её рядом со своими апартаментами в летнем дворце, куда уже перевозили вещи и куда должен был отправиться на лето весь двор.
— Что вы, что вы, — постаралась расцветить будущий приём Екатерина, — я думаю, что как раз общество моих фрейлин будет приятно прусскому генералу, который так долго обходился без женского общества...
И Пётр совсем расцвёл. Мало того что он станет говорить с прусским генералом, ещё и Елизавета Воронцова будет присутствовать на этом ужине.
— Но, дорогой великий князь, — снисходительно произнесла Екатерина — ведь генерал в плену, и без своих сопровождающих ему нельзя появляться в свете...
— Конечно, конечно, — заторопился Пётр, — он придёт вместе с ними. Ведь у него двое конвойных?
— Как вы можете так говорить! — весело упрекнула его Екатерина. — Они просто сопровождающие, притом из родовитых семейств, так что никого из низших не будет рядом...
На том они и порешили.
И вечером Екатерина наконец очень близко увидела того, о ком мечтала.
Вблизи он оказался ещё красивее, чем она полагала.
Удивительно, но одна только Елизавета Воронцова не подпала под чарующее обаяние его больших глаз, его свежих, словно у младенца, гладких щёк, пухлых губ, и жемчужно-белый блеск его зубов не казался ей восхитительным. Зато остальные дамы, приглашённые к столу, млели, мялись и едва могли выговорить слово — так завораживал их вид Геркулеса с головой античного бога.
Екатерина тоже подпала под это обаяние. Великая княгиня понимала, что она несколько старше Орлова, но её притирания, духи, бриллиантовые ожерелья и браслеты с аметистами делали её неотразимой. Да и туалет она себе выбрала такой, какой может быть приятен и ласкать взор такого варвара, каким был Григорий, — тяжёлые фижмы, голубые и затканные золотом, нежно обрисовывали её всё ещё тонкую талию, а чудесные шёлковые башмачки, выглядывая из-под фижм, заставляли мысленно рисовать прелестную линию ног. «Ах, как жаль, — думала Екатерина, — что нет сегодня маскарада, где я могла бы одеться мужчиной и показать свои стройные крепкие длинные ноги!» Такие маскарады всегда придумывала сама императрица, чтобы весь двор знал, что она и в мужском костюме выглядит лучше всех красивых женщин.
Однако Екатерина постаралась скрасить своё пребывание на этом ужине ещё и смелыми шутками, несколько фривольными, но как раз подходившими этому военному, нисколько не обременённому хоть какими-то знаниями, — он не кончал кадетского корпуса, уже открытого при Елизавете, где офицеры изучали многие науки, в том числе и философию. Но Орлов был практиком, проходил школу боев на настоящем поле битвы, как и его отважные братья, и равнодушно относился к вопросам этикета, презрительно взглядывая на паркетных шаркунов. Он всегда знал, что у него нет соперников и стоит ему лишь мигнуть, как любая красавица склонится к его ногам. Вот и теперь он приехал на этот ужин после свидания с гордой и своенравной графиней Строгановой, всесильной любовницей всесильного начальника Тайной канцелярии Петра Ивановича Шувалова, родного брата ставшего фаворитом Елизаветы Ивана Шувалова. Ныне эта семейка распоряжалась во дворце так, словно это было их родовое гнездо, и все богатства России оказались к их услугам. Давно был забыт певец-хохол Разумовский, молоденькому и хитрому Ивану Шувалову стареющая императрица подарила своё сердце и открыла свою казну...
Великий князь с жадностью вцепился в Шверина, как и предполагала Екатерина, рассыпался комплиментами по поводу гениального стратега Фридриха, жадно расспрашивал, как расставлял он свои войска, какие приказы и распоряжения давал, и потому Екатерина могла всё своё внимание сосредоточить на Григории Орлове. Он был молчалив, старательно и немногословно отвечал, явно чувствуя себя не в своей тарелке за этим изысканным великокняжеским столом. Однако только первые минуты прошли для него в смущении. Орлов уже почувствовал всей своей кожей — как никто умел он оценивать возникающую близость, — что великая княгиня восхищается им, улыбается ему интимно и многообещающе, и он быстро поднял голову и взглядом дал понять ей, что тоже не настроен против неё.
