«Проза жизни, — про себя с тоской подумал Василий Александрович. — Впрочем, постовой молодец. Вовремя сориентировался».
Вдруг пьяница вскочил и истошным голосом заорал: «Ты ж мэнэ пидманула, ты ж мэнэ пидвила…» В руках были сорванные цветы. Тут его и настиг постовой.
И вновь в выступлении Кравцова фигурировал Славянский район. Он, как показалось Симончику, с демонстративным возмущением в первую очередь перед Малкиным, приводил примеры «вредительской» работы в районе. Кравцов упомянул о какой‑то контрреволюционной листовке, которая якобы имела, несомненно, выборный характер. Эта листовка начиналась и заканчивалась вопросами: за что колхозник платит самообложение? За что колхозник выполняет мясопоставки? Затем Кравцов перешел на обобщения, заявив: «Не только в Славянском районе, я должен прямо сказать, что за последнее время в нашем крае мы имеем обактивление (прямо так и сказал — обактивление!) меньшевиков, эсеров, попов, кадетов, троцкистско — зиновьевских извергов, которые готовятся по — своему к предстоящей избирательной кампании. Причем в ряде случаев обактивление попов и других мракобесов явилось следствием прямой помощи этим попам со стороны еще не разоблаченных заклятых врагов, троцкистско — зиновьевских извергов…
Василий Александрович, словно в полузабытьи, с тупой болью в голове, воспринимал слова выступавших, ему казалось, что он не на партийном совещании, а где‑то в другом, страшном и жестоком мире, возможно, даже на другой планете. Пришел в себя, когда его фамилию упомянул очередной выступавший — первый секретарь Красноармейского райкома ВКП(б) В. П. Малых. Взглянув на Малых, он мгновенно подумал: «А ведь он из станицы Полтавской, опуда в декабре 1932 года, как из «наиболее контрреволюционной», по постановлению ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 14 декабря 1932 года «О хлебозаготовках на Украине, Северном Кавказе и Западной области», было выселено 2158 семей (9187 человек). В 1933 году станица была заселена крестьянами из северных областей и демобилизованными красноармейцами и переименована в Красноармейскую.
«О чем он говорит? — пытался поймать мысль Симончик. — А… о керосине».
— Да, Василий Александрович, именно прошу вас помочь с керосином. Там, где мы слабы в работе, действует враг. Красноармейская станица, подходя к большой работе — выборам, сейчас не имеет керосина. Вокруг керосина эта сволочь, извиняюсь за выражение, ведет большую контрреволюционную работу среди красноармейцев…»
Василий Александрович утвердительно кивнул головой и для видимости что‑то записал. Ему решительно ни о чем не хотелось думать. Голову сверлила только одна мысль: с какой целью посредине совещания из зала медленной походкой вышел Сан Саныч в сопровождении невзрачного на вид, но с нагловатым взглядом не известного ему, Симончику, человека. Впрочем, он с ходу во всем разобрался, когда увидел Малкина. Их глаза встретились, но у одного во взгляде торжествовал вызов, у Василия Александровича — тупое равнодушие и обреченность.
Далее все развивалось стремительно, словно в фантастическом фильме. Менее чем через месяц ночью был неожиданно арестован как «враг народа» первый секретарь крайкома ВКП(б) Иван Александрович Кравцов. Чуть позднее, в феврале 1939 года, Саакян был осужден Военной коллегией Верховного Суда СССР к высшей мере наказания — расстрелу.
Самого же Василия Александровича Симончика ноябрьской ночью 1937 года срочно отозвали в Москву. И пропал, затерялся его след. Ни весточки, ни какого‑либо знака родным…
В то время, когда писалась эта глава о Василии Александровиче Симончике, рука случайно потянулась к книге большого русского поэта Анатолия Жигулина, названной удивительно точно и образно: «Черные камни». Не ведаю, почему это произошло: видимо, хотелось, тяжко вздохнув, и по русскому обычаю, словно за упокой, опрокинуть чарку горькой, а если точнее — горькую чарку.
В его судьбе было все: дворянский род, мальчишеская попытка исправить режим, настоящая подпольная организация в Воронеже в конце 40–х (КПМ — коммунистическая партия молодежи, названная впоследствии антисоветской), лапы госбезопасности, десять лет исправительно — трудовых лагерей от ОСО и самого Абакумова (особое совещание при министре ГБ, дававшее сроки без суда), Колыма, рудники, поздняя реабилитация и спасшая его поэзия.
И я нашел в его обжигающих строках эту чарку, словно горькую правду…
В серый дом
Моего вызывали отца.
И гудели слова
Тяжелее свинца…
— Враг народа — твой сын!
Отрекись от него!
Мы расшлепаем скоро
Сынка твоего!..
— Я не верю! — сказал он,
Листок отстраня.
— Если сын виноват,
Расстреляйте меня.
В понимании сущности и механизмов функционирования советского общества 30–х годов в западной (а в последние годы и в отечественной) историографии противостоят друг другу два главных направления: «тоталитарное» и «модернизаторско — ревизионистское». «Тоталитаристы» считают Октябрь 1917 года «не пролетарской революцией, а заговором и государственным переворотом, осуществленным монолитной… большевистской партией», сталинизм — органичным результатом ленинизма, а советскую систему — тоталитарной, державшейся на терроре и лжи, с точки зрения морали, идентичной нацизму и фашизму. Согласно представлениям «ревизионистов», Октябрь — это пролетарская революция, Сталин — «аберрация» ленинской нормы, советский режим при всей его социалистической риторике и мрачном сталинистском прошлом фасаде — основа для «развития» индустриализации, урбанизации и массового образования, подобно «авторитарным» режимам в других отсталых странах, причем в ходе дальнейших изысканий часть «ревизионистов» пришла к заключению о демократических корнях сталинского пятилетнего плана и о том, что сложившийся советский строй представлял собой взаимодействие «групп интересов».
Какое это было «взаимодействие», со всей отчетливостью видно на судьбе первого председателя Краснодарского крайисполкома В. А. Симончика и его окружения.
От времени и от людей можно ожидать решительно всего.
Вовенарг
Причину появления Ивана Семеновича Богданова в должности председателя Краснодарского крайисполкома после отзыва В. А. Симончика в Москву следует, по всей вероятности, искать в словах Михаила Ивановича Марчука, сменившего И. А. Кравцова на посту первого секретаря крайкома ВКП(б). На одном из своих первых совещаний с заведующими отделами крайкома партии о подборе руководящих кадров из среды казачьего населения края в декабре 1937 года М. И. Марчук недвусмысленно заявил: «Надо взять решительный курс и поискать среди казачьего населения преданных нам людей до конца. Если среди них будет даже, допустим, секретарь райкома русский или другой национальности, честный и проверенный человек, и вместе с тем несколько ниже стоит казак, ставить нужно казака. Вот политика. Если, например, я русский немного выше или даже, допустим, на голову выше казака, который, конечно, исключительно проверенный наш советский человек, его нужно ставить первым секретарем, а меня вторым».
